Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

«Мы обнаруживаем Гюго в столовой, — вспоминает Эдмон Гонкур, — он стоит один у стола, приготовляясь к чтению своих стихов, и эта подготовка чем-то напоминает предварительную подготовку иллюзиониста, пробующего перед началом представления, где-нибудь в уголке, свои фокусы. Но вот Гюго в гостиной, он стоит, прислонившись спиной к камину; в руке у него большой лист бумаги — отрывок из написанной на острове поэмы, частица рукописей, завещанных им Библиотеке, которые поэт, как он сообщает, написал на полотняной бумаге для большей сохранности.

Не спеша надевая очки (а ведь долгое время он из своего рода кокетства не желал их носить), поэт медленно, с задумчивым видом вытирает капельки пота, усеявшие его высокий лоб с набухшими жилами, и наконец приступает к чтению, бросив вступительную фразу, как будто возвещавшую, что у него еще целые миры в голове: „Господа, мне семьдесят четыре года, и я только еще начинаю литературную деятельность“. Он читает нам поэму „Пощечина отца“ продолжение „Легенды веков“, где есть прекрасные, сверхчеловечески прекрасные стихи. Любопытно посмотреть, как читает Гюго! На камине все приготовлено, как для чтения в театре, — горят четырнадцать свечей, они отражаются в зеркале камина, образуя позади поэта пламя света; на этом огненном фоне выделяется его лицо — призрачный лик, как сказал бы он сам, окруженный ореолом, сиянием, которое озаряет коротко остриженные волосы, белый воротничок и пронизывает розовым светом его остроконечные уши сатира…»

В 1875 году Алиса повезла своих детей в Италию. Дед аккуратно писал путешественникам.

5 сентября 1875 года:

«Дорогая Алиса, сообщаю новости: все идет хорошо. Однако… Шестнадцатого августа, когда я сходил с омнибуса — слушай, Жорж, слушай, Жанна, — мне на голову свалился какой-то бездельник. Это было столь ошеломительно, что я был ошеломлен, но, так как у меня было переломано всего несколько ребер да выбито несколько зубов и повреждено несколько глаз, я живо поднялся, не промолвив ни слова, и побежал домой, чтобы не доставить религиозным газетам удовольствия сообщить, будто я умер… Ваш ПАПАПА. Ах, я было позабыл) У попугая скончалась жена. Я подарил бедняжке вдовцу новую цыпочку, за которую заплатил двадцать франков (цена цыпочки). Потратившись на подарок овдовевшему попугаю, дарю и вам, дорогая Алиса, двадцать франков.

Счет дружбе не вредит».