При выходе из зала он услышал, как один из представителей правой сказал своему соседу: «Луи Блан – мерзавец, а этот еще хуже». Поэту хотелось, чтобы вся группа левых покинула зал заседаний вместе с представителями Эльзаса и Лотарингии. Он не мог их уговорить. Когда Национальное собрание, испугавшееся Парижа, решило заседать в Версале, он возражал: «Господа, не будем посягать на Париж. Не следует заходить дальше Пруссии. Пруссаки искалечили Францию. Не будем же ее обезглавливать». Его не послушали.
Восьмого марта Собрание обсуждало вопрос о Гарибальди. Было предложено отменить состоявшееся в Алжире избрание в депутаты великого итальянца, который в самый тяжелый для Франции момент встал на ее защиту. В бурной обстановке, при неистовых криках большинства Собрания, Гюго возражал. Как? Единственный иностранец, пришедший сражаться за Францию; единственный из всех генералов в этой войне, кто не понес поражения, и его вознамерились исключить!.. Виконт де Лоржериль перебивал его на каждой фразе, называл Гарибальди «статистом из мелодрамы» и заявил наконец, что «Собрание отказывается слушать господина Виктора Гюго, ибо он говорит не по-французски». Среди страшного шума и возгласов «К порядку!» председатель попросил Гюго объясниться.
– Я удовлетворю вас, господа, – сказал Гюго, – и пойду еще дальше, чем вы ожидаете. Три недели назад вы отказались выслушать Гарибальди… Сегодня вы отказываетесь выслушать меня. Этого с меня достаточно. Я подаю в отставку…[213]
Напрасно председатель от имени Собрания выразил сожаление; напрасно Луи Блан говорил о душевной боли, испытываемой столькими французами из-за того, что гениальный человек вынужден оставить Национальное собрание Франции…
– Он сам этого захотел! – закричал один из правых.
– По собственной воле, – поддержал его герцог де Мармье.
Левая в полном составе направилась в дом поэта. Он же 11 марта начал готовиться к отъезду в Аркашон. Он был в прекрасном настроении, радуясь, что хлопнул дверью, уходя из Собрания, которое он презирал. Однако он сожалел, что не мог разрешить ряд задач, и записал в своей книжке: «
Он пародировал Национальное собрание, изображая, как бы там Корнель попытался произнести фразу: «А как вы думаете, что он мог против троих?» Вот как бы это происходило, писал Гюго:
Корнель.
Дориваль. Дурак!
Белькастель. Красный!
Правая
Рауль Дюваль
Корнель…вы…
Анисон дю Перрон. Увы! Увы!
Корнель…дума…
Бабэн-Шеве. Нет ума? Да-да, вязать сумасшедших!
Пра-Пари
Аббат Жафр
Виконт де Лоржериль. Господин председатель, лишите слова Пьера Корнеля. Он говорит не по-французски.
Правая
В этой пародии, увы! не было никакого преувеличения.
В течение нескольких дней Гюго плохо спал. Он думал о том, что число «тринадцать» преследует его, вот даже покинуть свою временную квартиру в Бордо он должен
– Господин Гюго, – сказал он, – мужайтесь! Ваш сын… Шарль… Увы! Он умер!..
Гюго оперся о стену.
– Да, – продолжал Порт, – он нанял фиакр… Когда подъехали к кафе «Бордо», кучер открыл дверцу и обнаружил, что привез мертвеца. У вашего сына хлынула кровь из носа и изо рта. Скоропостижная смерть от кровоизлияния в мозг.