Олимпийский диск

Тесный ряд ларьков, число которых с каждым днем возрастало, вмещал в себя все, кроме оружия. Его в лагере не нашлось бы не только у торговцев, но и ни у кого другого. Пилигримы из далеких краев, чей путь пролегал по горам и безлюдным местам, где не приходилось полагаться на закон о "священном мире", брали с собой оружие, но оставляли его на границе Элиды. Там в специальных складах хранились их мечи, луки, копья, палаши до того момента, когда они явятся за ними на обратном пути. Итак, кроме оружия, здесь можно было приобрести все, что могло понадобиться людям за сотни и тысячи стадий от родного очага. Инструменты, гвозди, колеса для повозок, посуда - все это огромное количество напоминало груду товаров, предназначенных для удовлетворения неотложных и внезапно возникших осложнений. Редко, однако, к этим вещам относились трезво, ну, зачем, скажем, деловому покупателю с трудом проталкиваться сквозь толпу, для того чтобы приобрести бочку или гребень, и с этим возвращаться к своему хозяйству, где и так все было. Ведь, в сущности, никто и ни в чем не нуждался, каждый, отправляясь в путь, запасался на длительное путешествие всем необходимым, скорее в его багаже могло оказаться несколько лишних предметов, нежели отсутствовало бы нечто нужное. Несмотря на это, все перебирали товары, торговались и, увешанные различными покупками, продолжали блуждать по рынку.

Посуда афинских гончаров привлекала своими изысканными формами и любопытными сценами, изображенными на ней. Стулья, табуретки, треноги из Милета не имели себе равных в удобстве, по красоте дерева и в искусстве исполнения. У марафонских канатных дел мастеров приобретали веревки. Коринфские купцы колотили ложками в большие миски, чтобы все слышали, как мелодична их бронза. Ювелиры за деревянными решетками среди своих переливающихся всеми цветами радуги сокровищ демонстрировали загадку янтаря, который после натирания о суконку притягивал волосы и шерстинки. Лавчонки с маслами и мазями источали благовония, многие товары не знали даже, как называть, они были словно шепот неведомой страны. На восточных коврах грифоны и крылатые быки стерегли древо жизни, а финикийские ткани, окрашенные в багрянец, переливались красками моря, погруженного в фиолетовые сумерки.

Из колоний привезли диковинных животных. Здесь были львы, пантеры, вызывали возбужденный смех обезьяны своим сходством с человеком, страусы прятали свой крохотные головки в одежды проходящих. Мегариец, которому из персидских трофеев достался верблюд, катал на нем мальчишек, беря пол-обола за три круга. На высокой жерди красовались павлины, беспокойные, крикливые, а рядом тянулся длинный дощатый помост, на котором шла торговля невольниками. Почти все были обнажены, у мужчин ощупывали мышцы, девушки и женщины сидели за ткацкими станками или вышивали, демонстрируя свое умение. Только военнопленные были одеты. Каспиям 1 оставили шубы, халибам 2 красные обмотки на ногах. Сицилийцы привезли с собой дюжины две карфагенцев, плененных под Гимерой. Несмотря на высокую цену, их покупали в надежде, что соотечественники Кадма 3 владеют редкими ремеслами, искусны и посвящены в тайны волшебства. Несколько эфиопских рабов с курчавыми волосами, забранными в высокие прически, и телами, как бы отлитыми из бронзы, искоса поглядывали на толпу, откуда должны были протянуться чьи-то руки за их молодостью и красотой.

1 Жители южного побережья Каспийского моря.

2 Народность в Понте (южный берег Черного моря), славилась своими стальными изделиями.

3 Мифический герой, изобретатель греческого алфавита на финикийской основе.

Люди, которые на протяжении всей своей жизни не мыслили для себя никакой другой одежды, кроме хитона и хламиды, сотканных и скроенных рукой матери, жены, невольницы, испытывали робость при виде полотна и шерсти разных цветов, искусно сшитой одежды, белой, желтой, красной и зеленой, с узорчатыми рисунками. Были плащи, в цветах и звездах и с изображениями животных, даже с батальными, охотничьими или мифологическими сценами. Византиец раскинул великолепные накидки с зеленой каймой и вышитыми золотыми утками. И не успела толпа прийти в себя от изумления, откуда ни возьмись, вынырнул какой-то крестьянин в грубой кожаной безрукавке, извлек изо рта серебряную монету, уплатил, не торгуясь, и, перекинув плащ через плечо, удалился, равнодушный к шуткам, закованный в броню свершенного безумства.