Олимп

Высокие, в два человеческих роста, они словно тянулись к незваному гостю изо льда, потому что древнее здание, украшенное ими, накренилось вперёд. Похожие, точно близнецы, каменные и бетонные серые статуи изображали безбородого мужчину с густой копной кудрей, обнажённого, не считая маленькой безрукавки до пояса. Левая рука – на затылке, массивная десница, согнутая в локте и запястье, покоится на голом животе, под грудью, стягивая бетонные складки одежды. Левой ноги было не видно, правая изгибалась, уходя внутрь фасада – не то уступа, не то небольшой полки, протянувшейся над рядом небольших окон, пересекая бёдра одинаковых изваяний.

Кузен Ады шагнул вперёд. Глаза начинали свыкаться с полумраком под сенью навеса из голубого льда. Голова мужчины – вернее, «статуи», – была склонена вбок, так что пепельная щека почти касалась серого плеча. Выражение на скульптурном лице – сомкнутые веки, губы, напоминающие изогнутый кверху лук, – озадачило случайного зрителя. Агония? Оргазм? И то, и другое сразу? А может, и более сложное чувство, известное людям Потерянной Эпохи, но утраченное с тех пор?.. При взгляде на длинную шеренгу похожих, точно близнецы, изваяний, возникающих из синего льда и фасада старинной развалины, сыну Марины почудилось, будто бы мужчины жеманно раздеваются в танце перед невидимой публикой. «Интересно, что это за постройка? Зачем она понадобилась Древним? К чему эти украшения?»

А, вот… После нескольких месяцев увлечённого «глотания» книг Даэман не мог ошибиться: перед ним были самые настоящие буквы.

САДЕ НУНЬЕС-ЯНОВСКИЙ 1991[30]

Читать путешественник так и не научился, но по привычке, опустив обтянутую термокожей ладонь на стылый камень, вообразил пять голубых треугольников в ряд. Никакого результата. Бывший любитель бабочек усмехнулся сам над собой. Разве можно «глотать» не со страниц, а с камня? Да и действует ли новая функция сквозь молекулярный слой термокостюма? Кто знает?

Впрочем, цифры Даэман различать умёл. Один-девять-девять-один. Слишком большое число, чтобы оказаться кодом факс-узла. А вдруг это разгадка тайны серых статуй? Или некая древняя попытка упрочить их положение во времени, раз; уж оно неизменно в пространстве. «Выразить время с помощью цифр?» – удивился собственной мысли мужчина. Один-девять-девять-один… Он попытался представить, что бы это могла быть за дата. Наверное, годовщина правления могущественного древнего царя вроде Агамемнона или Приама из туринской драмы. А вдруг таким образом творец непонятных статуй заявлял о своём авторстве? Почему бы людям Потерянной Эпохи не пользоваться цифрами вместо имён?

Даэман покачал головой и спешно покинул синюю ледяную пещеру. Время не ждёт, опомнился он. К тому же всё это было слишком странно: и здание, и «статуи», которым следовало оставаться погребёнными под землёй; думать о предках, столь не похожих на его привычное окружение, представлять себе человека, способного приписать потоку времени численные значения, казалось так же странно и дико, что и вспоминать Сетебоса, явившегося через небесную Дырку в виде раздутого, вынутого наружу мозга на семенящих, точно крысы, руках.

Мужчина собирался найти Калибана или его божество (ну или позволить им обнаружить себя), и он отыскал обоих под сводами собора.

Разумеется, не настоящего. На это название – «собор» – кузен Ады наткнулся несколько месяцев назад в одной из книг, из которой выучил уйму новых слов, не поняв почти ни единого. Так вот это место очень напоминало его фантазии. Правда, на] самом деле город, именуемый ныне Парижским Кратером, ни когда не видел подобных строений.

Вечерело. В угасающем свете путешественник шагал по зелёной тропе Променад Плант вдоль трещины авеню Домансиль, пока не упёрся в тупик ледяного лабиринта, в котором угадал Опрабастель. Хотя расщелина смыкалась над головой, Даэман продолжал свой путь по тоннелю к Бастилии – по крайней мере он так полагал. Отсюда новые коридоры и узкие открытые трещины (в одной сын Марины, расставив руки, дотронулся сразу до обеих стен) уводили налево, в сторону Сены

Сколько помнил мужчина – и двадцать пять поколений людей до него, – дно пересохшей реки было выложено человеческими черепами. Никто не задумывался, откуда они взялись: мёртвые головы попросту находились там всегда, похожие на бурые и белые булыжники из мостов, по которым катались на дрожках, в ландо или экипажах. Ни одна душа среди знакомых Даэмана не задавалась вопросом, куда же пропала вода, ибо старое русло делил пополам огромный кратер шириной в целую милю. Черепов заметно прибавилось: теперь они покрывали стены ущелья, по которому и шагал сын Марины к восточному краю воронки.