– А что, на Земле и впрямь
– Насколько мне известно, нет.
– Ну и катись.
Она повернулась к Харману, отпила горячего кофе, разрезала апельсин пугающе острым ножом и представилась:
– Меня зовут Мойра.
Троица сидела за крохотным столом посреди маленькой комнаты, которой мужчина не заметил прежде. Это была неглубокая ниша в изогнутой, уставленной фолиантами стене колоссального купола, примерно в трех сотнях футов над беломраморным лабиринтом. Легко понять, почему супруг Ады не разглядел этого алькова, огражденного книжными полками. По дороге Харман увидел еще несколько подобных комнат; в одних стояли похожие столы, в других – обложенные подушками скамьи перед загадочными экранами и приборами. Металлические лестницы оказались эскалаторами, иначе троице пришлось бы изрядно попотеть, взбираясь на такую высоту. Шагая по узким каменным выступам без перил и поднимаясь вместе с подвижными ступенями кованого железа, напоминающими скорее воздушное кружево, мужчина страшился опустить глаза, вместо этого он пристально смотрел на корешки томов и жался ближе к полкам.
Разбуженная оделась, как и Сейви в день их первой встречи: на ней был синий жакет, брюки из рубчатого плиса, высокие кожаные ботинки и даже короткая шерстяная накидка знакомого покроя – невероятно сложного, со множеством складок, разве что темно-желтого, а не алого, как у старухи, цвета. Главное отличие – не считая впечатляющей разницы в возрасте – состояло в том, что Сейви целилась в пришельцев из пистолета (Харман тогда впервые увидел огнестрельное оружие), а эта ее копия – Мойра, Миранда, Монета – встретила гостя совершенно безоружной, уж тут сомневаться не приходилось.
– Что же произошло, пока я спала, Просперо? – промолвила она.
– Прошло четырнадцать веков. Ты желаешь услышать пересказ из десятка фраз?
– Да, если можно.
Женщина разделила сочный апельсин и протянула дольку супругу Ады; тот прожевал угощение, не ощутив его вкуса.
– «Леса гниют, – произнес нараспев маг, – леса гниют и валятся на землю,
Тут он еле заметно склонил седовласую, лысеющую голову.
– «Тифон», – поморщилась Мойра. – Теннисон перед завтраком? У меня от него кишки сводит. Лучше ответь, Просперо, исцелился ли этот мир?
– Нет, Миранда.
– А мое племя? Неужели все они мертвы или бежали отсюда, как ты говоришь?
Дама угостилась благоухающим сыром, виноградом и отпила холодной воды из кубка, усердно наполняемого порхающими сервиторами.
– Одни мертвы, иные бежали, многие успели и то, и другое.
– Они еще вернутся, Просперо?
– Это известно лишь Богу, дочь моя.
– Иди ты со своим Богом, – произнесла женщина. – А как же девять тысяч сто тринадцать евреев, собратьев Сейви? Их извлекли на волю из нейтринной петли?
– Нет, милая. Как евреи, так и все пережившие Рубикон остались во вселенной лишь в виде синего луча, восходящего к небу из Иерусалима.
– Стало быть, мы не сдержали слова? – спросила Мойра, отодвинув тарелку и стряхивая с ладоней крошки.
– Нет, дочка.
– Ну а ты, насильник, – обратилась она к заморгавшему от неожиданности Харману, – есть у тебя в жизни какая-нибудь иная цель, нежели пользоваться беззащитностью спящих незнакомок?
Мужчина раскрыл рот, но, так и не придумав ответа, захлопнул его. Настолько скверно возлюбленный Ады уже давно себя не чувствовал.
Мойра коснулась его руки.
– Не кори себя, мой Прометей. У тебя не оставалось выбора. Воздух внутри саркофага напоен парами афродизиака столь мощного, что Просперо отослал это средство прочь вместе с Афродитой, одной из перебежчиц. К счастью для нас обоих, средство действует очень недолго.
Хармана захлестнула волна облегчения. Следом пришла ярость.
– Хочешь сказать, я был обречен…
– Да, если только в твоей крови содержится ДНК покойного Ахмана Фердинанда Марка Алонцо Хана Хо Тепа, – ответила дама. – А таковы все мужчины вашей расы.
Тут она повернулась к магу:
– Кстати, где Фердинанд Марк Алонцо? Вернее, что с ним сталось?
Старец опустил голову.