Ольга Яковлева

Работа была простая: мебель и стены пропылесосить, потом пол помыть, мастикой намазать и натереть. А мама в это время уже начала в ванной стирку. Урчала машина, плескалась вода, сугробом лежало бельё… На них мама будто совсем внимания не обращала.

Лётчик и Ольга в комнате запустили пылесос. Уже после первой стены лётчик сказал, улыбаясь:

— Нет, слушай, эту машину надо в клетке держать!

— Как это? — засмеялась Ольга.

— Очень сил у неё много. Какой-то зверь, а не машина! Пылесос, правда, гудел, рычал от напряжения, ходил ходуном, где-то внутри него сверкали синие молнии. Скоро в комнате стало жарко от работы. Вещи постепенно сдвинулись со своих мест, будто решили уйти куда-то отсюда, как в «Федорином горе». Ольга и лётчик уже не переговаривались теперь, а перекрикивались.

— Ну что? Законно у нас идут дела?

— Да, законно! — Ольга с удовольствием выкрикнула мальчишеское это, огоньковское слово.

Ей было весело. Она чувствовала, что раскраснелась. Волосы выбились из-под заколок и длинными пушинками щекотно падали на лоб. Ольге то и дело приходилось сдувать их.

Они почти не разговаривали — в общей простой работе и так всё было понятно. Да и грохот стоял зверский.

— По-моему, уже всю пыль выпили до последнего микроба! — крикнул лётчик и выключил пылесос.

— По-моему, тоже! — закричала Ольга в наступившей вдруг тишине.

И они засмеялись оба, но теперь уже без смущения — просто как старые знакомые. Чего же не посмеяться, если смешно вышло!

И не заметили они, как глянула на них мама радостно, недоверчиво улыбнулась и тотчас опять спряталась у себя в ванной.

Они стали мыть пол в две тряпки. Мебель бегала от них по всей квартире.

— Слушай, я упарился! — говорил лётчик.

Они сидели на островке сухого ещё пола. Лётчик держал в руках Ольгину тряпку. Он тряпки выжимал просто удивительно! Он её с одного раза перекручивал, будто змею. И тряпка была как сухая.

Ольге, конечно, нравилось, что он устал. Она тоже устала. Но не так уж сильно. И потом она про это ни словечка не проронила!..

— Настя! — крикнул лётчик. — Сигарету здесь покурить можно?

— Конечно, кури, — сказала мама. Она глядела на них, стоя в дверях, тоже слегка усталая.

Ольга пошла пока позвонить, поговорила с невиданной ещё, но уже знакомой Лелей Познанской: старик ботаники чувствовал себя хорошо. Правда, голос у Лёли опять очень уж бодрый был!

Когда Ольга вернулась в комнату, лётчик уже возил тряпкой по полу. Она спросила:

— А как же отдыхать?

— Надо, Оль, поднажать! Времени в обрез.

— А чего?

— Рейс у меня сегодня в пять.

— Ну успеем же!

— А пообедать ещё охота, рубануть как следует! И ящик посмотреть.

— Чего?

— Ну телик! Ты любишь телевизор смотреть? Ольга задумалась.

— Я не знаю… — она тоже взялась за тряпку, — когда как.

— Я тоже когда как. Один не люблю, а с компанией люблю.

— А когда обратно прилетишь?.. — Здесь она споткнулась: заметила, что назвала его на «ты».

— Точно не знаю, Оль. — Он, как видно, ничего не заметил. Ему было сейчас совсем не до того. — Это зависит, как ждать меня будете. — Он принуждённо улыбнулся. Он будто шутил, а на самом деле совсем не шутил.

— А как ждать?

— Если очень хорошо, то тогда быстро!

— Я буду хорошо. Лётчик вдруг запел:

«Жди меня, и я вернусь, только очень жди.
Жди, когда наводят грусть жёлтые дожди…»

Дальше Ольга не успела запомнить. Но это была очень хорошая песня. Хотя и совсем не детская — там про взрослых говорилось. Но всё равно она задевала — трогала сердце грустными пальцами.

А лётчик запел новую песню. Было видно, что ему весело, но пел он почему-то не очень весёлое:

— «Смотри, пилот, какое небо хмурое! Огнём сверкает тёмной тучи край, суровый день грозит дождём и бурею… Не улетай, родной, не улетай!»

Ольга стояла на коленях с тряпкой в руках и слушала… Вот какой он оказался! Не то что не страшный, а даже совсем наоборот… Погоди! А как же иначе могло быть? Ведь это мамин друг старый. А мама же у неё такая, ну такая… Разве она могла Ольгу заставлять с плохим человеком знакомиться? Разве мама сама захотела бы с ним дружить, если б он был плохой?!

Нет, погоди! Мама не дружить б ним хочет. Мама собирается… Здесь Ольга остановилась резко. Она, конечно, была уже вполне взрослая. Но это, это оставалось всегда каким-то особенно взрослым. И поэтому запретным для неё.

Лётчик домыл последний кусочек пола, накинул тряпку на швабру — хотел, видно, ещё раз протереть, уже насухо.

Мама у себя в ванной выключила машину. Было необычно тихо, было слышно, как она полощет и поёт: «Не улетай, родной, не улетай!..» Ольга спросила:

— Ты будешь жениться… на ней?

— Буду! — твёрдо ответил лётчик. Лицо у него стало серьёзное. Руки в закатанной по локоть ковбойке крепко сжимали ручку швабры. Казалось, вот-вот — и палка эта треснет.

— Когда?

— Хочу скоро… поскорей… Пока вопрос упирается в одну девочку… звать Ольга. — Он улыбнулся с трудом.

Он всё это по-взрослому сказал, но Ольга, конечно, поняла.

— Не упирается! — она сказала.

— Ну тогда давай лапу!.. Навсегда? Ольга ответила:

— Навсегда! И заплакала.

* * *