Группа поделилась на тех, кто смотрел отснятый материал, и тех, кто был на съемке, и Никита вроде бы доволен, но, повторяю, чувство сумбура и какой-то случайности меня не оставляет.
Боюсь, как бы не пришлось снимать еще раз. Хотя который раз я убеждаюсь, что иногда в кино важнее длить мгновение, существовать, а фиксация, рост происходящего внутри человека достигается иными средствами — монтажом, перебивками. Короче говоря, тайна сия велика есть, и, конечно, отлично чрезвычайно от привычного и понятного мне во многом ремесла актера театрального, ремесла, которым я в достаточной степени владею.
С Никитой после всего этого не успел поговорить, но надо бы, потому что, повторяю, ощущение какой-то неудовлетворенности осталось, от себя, прежде всего. Приехал Саша Володин, будет работать над „Пятью вечерами“, которые собираются писать Саша Адабашьян и Никита и впоследствии снимать в октябре — ноябре. Работает очень споро и как-то увлеченно Саша, и успел написать даже две маленькие сцены для наших „Двух стрел“. Очень, видимо, ждет этой работы и открыт для сотрудничества. Прекрасно, конечно, если учесть, что человек он вполне взрослый. Это свойство для меня всегда в людях умиляет и радует в людях зрелых, сформировавшихся.
Выехали после возвращения из Москвы, после празднования дня рождения очень рано — в три часа утра — и где-то в половине шестого начали снимать. Сняли, как ни странно, довольно много, то есть, по сути дела, всю большую сцену, и ту часть в беседке с Катей. Лишний раз удивляюсь и восхищаюсь Пашей Лебешевым, его талантом. Плохо различая окружающие предметы в силу изъянов зрения, так цельно, так всякий раз точно видеть фактуру фильма. Он все время создает чувственную среду, в которой двигаются актеры, именно чувственную среду. Это, конечно, талант. Что же касается наших дел, то было немало правильного, хотя жалею я всякий раз, что ускользают какие-то тонкости и нюансы, которые даже в репетициях делаются, а потом, с вторжением механизмов в нашу жизнь утрачиваются какие-то вещи. А в конечном итоге, по пикам, по наиболее сильным проявлениям жизни духа человеческого можно судить о том, что ты делаешь. Вот по этой амплитуде колебаний. Из того, что было правильным, наверное, было соединение физического ощущения этой невыспанной ночи, этого трудного, измотанного тела человеческого, не приспособленного к таким проявлениям. Соединение этой измученности с прекрасными секундами парения духа, с влюбленностью в Ольгу, с влюбленностью в нее почти до слез, до очищения. Не знаю, как это будет выглядеть на экране, но что-то из этого получилось. Правда, самый складный дубль, в нем была соринка, и, как это в конечном итоге будет выглядеть, еще не понятно. Продолжены репетиции и „Двух стрел“. Сюда снова вернулся Саша Володин, так что у нас будет возможность даже какой-то эскиз этих двух новых сцен показать ему, с тем чтобы он выполнил какие-то предлагаемые нами поправки. Кстати, вот поразительное свойство таланта такого большого, как у Володина, это щедрость таланта, готовность понять, поставить под сомнение свою точку зрения. Ну, это просто свойство интеллигентного человека. Предлагаешь ему что-то, если он разделяет эту точку зрения, и навсегда он выдает тексты, и не худшие по сравнению с тем, что написал, а лучшие. Щедрость таланта.
Выезд не очень ранний — в 10 утра. Снимали рядом с беседкой усадьбы Ильинских сцену прекрасную. Прекрасную не в смысле того, что получилось — это увидим еще, а прекрасно придуманную, написанную сцену отрешения Обломова от любви, сцену смерти любви — так я назвал ее. И как-то естественно и без натуги она была организована, и так же довольно быстро мы ее сняли. Ощущение вынутости остается после такой работы и конечности всякого такого короткого мига счастья, счастья, когда ты знаешь, что делаешь, зачем делаешь, знаешь, как это надо делать. Потом снимали продолжение этого — поездку на велосипеде Ольги, и вечером, после перерыва, почти часов до шести также сняли наши „пробеги“ на велосипедах. Завтра будем продолжать снимать эту беготню с велосипедом, на которую должна быть наложена большая часть текста, рассказывающего о том, что произошло с Обломовым. Пришел материал, весь очень-очень интересный. Волнуюсь очень я, помню о тех содеянных нами сценах и с Ольгой, и эти утренние сцены. Ну, увидим, наверное, или сегодня вечером буду смотреть, или завтра утром. Никита рассказывает, что он посмотрел материалы, что ночная сцена складная, да и другие люди, которые смотрели, говорят добрые слова, об игре хорошей говорят и рассказывают понятно и внятно, хотя все это без фонограммы, только одно изображение. Тревожно, тревожно. Но если понятно режиссеру, если понятно художнику, в общем, наверное, и понятно и всем остальным, кто будет смотреть.