Приветствия, чрезмерная, преувеличенная радость при встрече и уже вполне отчетливо звучащие фальшивые нотки. Щербук, смешной и отвратительный одновременно, начнет встречу трубным рыком, безобразным ором, призывая бороться с нашествием «чумазых» «кухаркиных детей», а потом изобразит брачный крик марала на лесной поляне. Но запомнился персонаж даже не умопомрачительным криком, а рожей, которую он корчит, увидев музицирующего мужика. В один жест, одну позу актер заключит целый кусок не только собственной жизни, но и всей русской истории. Этот жест и поза столь рельефны и обведены поверх рисунка еще пером с нажимом, что будто впечатываются в память зрителя. Смешно? Вначале — да. Спустя секунду-другую — страшно. Это чеховский герой, но Чехов здесь трезвый, грустный, неутешительный. «Не надо бояться быть глупым, смешным, нелепым, а подчас и страшным. Человек так устроен, что в нем масса интересного чаще всего остается за кругом нашего внимания», — подтверждал Олег Табаков.
У Никиты Михалкова дар собирать многие таланты в одну команду, он умеет — по крайней мере в те годы умел — дарить актеру необходимое ощущение: ты единственный в своем роде на нашей прекрасной планете. Может быть, это и есть главное в работе режиссера с актером: на всех этапах освободить открывающееся в его душе свободное пространство. Убедить: ты все можешь, у тебя необыкновенные богатые качества, ты просто пока их не осознал или не успел обнаружить в себе и использовать по назначению. И как же в такие минуты актер благодарно откликается! Мало кто из участников фильма «Несколько дней из жизни Обломова» воспринимал поиски режиссера с такой отзывчивостью, как был переполнен раздумьями о своем герое Табаков. Его актерский дневник тех дней — лучшее тому свидетельство.
«
С утра разводили сцену у беседки дальней, а вечером снимали план беседки, в которой находятся Ольга и молодые князья. Настроение муторное и тревожное, может быть, впервые за несколько лет.
Понятно, наверное, почему, но даже если все кончится не так благополучно, все равно быть вместе — большая радость, пройти по этим ступеням, попытаться заглянуть в этот диковинный национальный характер, именуемый Обломовым. В этом поступательном движении есть радость. Некоторой надеждой служит то, что из моих 5–6 стоящих актерских работ одна уже была связана с Гончаровым, так что остается пожелать себе ни пуха ни пера, в добрый путь!
Выехали довольно рано на дальнюю беседку, загримировались. Погода была благожелательна, и непосредственно перед тем, как должен пойти дождь, решили смену отменить. Вечером репетиция с Леной. Потихоньку-полегоньку вспоминаем то, что было, настраиваемся. Это достаточно трудно. Мне кажется, что Никита очень наваливается на Ленку, она внутренне скукоживается. Надо, чтобы больше внимания он уделял Лене. Просто одно из свойств актера, он не должен быть в одиночестве. Никита не только мне делает замечания, но и всем, не только у меня проблемы, но и у всех. Вряд ли от этого работа будет идти легче. Вечером совсем поздно беседовали с Никитой о внутреннем настрое, внутреннем покое, о нравственной системе координат, о присущих Илье Ильичу благородстве, искренности внутренней… Но разговоры разговорами, и обо всем этом мы уже говорили не раз. До той поры, пока не будут готовы хотя бы две-три сцены, вот это такое тревожное душевное состояние останется. До тех пор, пока не увидишь какие-то конкретные результаты работы своей. По сути дела, Обломов — это не роль, это способ существования, которым человек оплачивает свою жизнь. То есть это почти невозможно сыграть, но это уже предмет ремесла, а прожить это невозможно — это надо вынимать из себя. Изобразить это невозможно, это надо делать из себя.
Собрались выехать очень рано, но пошел дождь, и смену решили отменить, вообще не выезжать на съемку. Но не прошло и часа какого-то, как солнце стало жарить с удвоенной силой, а людей собрать уже было невозможно, поскольку был объявлен выходной день. Да к тому же мне надо вечером уезжать на спектакль. В 11 часов встретились с Никитой, репетировали сцену с Ольгой и с девочкой — исполнительницей роли горничной Кати. Понемногу-полегоньку просыпаемся и не только вспоминаем старое, а обретаем маленькими очень, может быть, кусочками какие-то такие счастливые секунды рождения, хотя, действительно, пока что очень много приблизительного. Да и тревога прежняя.