Олег. Путь к себе

– Я – микробиолог.

– Ясно. Удивительные тут порядки в монастыре. Такое процветание науки. Не думаю, что такое возможно повсеместно в таких местах.

– Нет, конечно, это всё отец Окимий. Нам повезло, что настоятель такой ревнитель науки.

Я кивнул.

– А что с девочкой, неужели нет надежды?

– Ну, почему же, – Харитон задумчиво потёр голый подбородок.

Было странно смотреть, на его чисто выбритое круглое лицо, наверное, он был единственным безбородым мужчиной, которого мне довелось видеть в последнее время. Я невольно провёл рукой по своей небольшой бородке, отросшей за время сенокоса.

– Надежда есть всегда, – задумчиво произнёс Харитон, – только я, к сожалению, не педиатр. Мне сказали, что у вас есть координаты специалиста, с которым я бы смог проконсультироваться?

– Да! Мой очень хороший знакомый, замечательный специалист и человек. Я уверен, что он вам не откажет и сделает всё возможное, чтобы помочь. Если у вас есть выход в интернет, хотя, что это я, – поправился я, – конечно же, есть.

Харитон кивнул.

– Так вот! Запишите, его координаты, – я по памяти продиктовал координаты друга-врача. – Обязательно свяжитесь с ним, обязательно, если он сам не сможет помочь, то свяжется с кем надо. И лекарства поможет достать.

– Спасибо, – поблагодарил Харитон, внося координаты в браслет.

– Привет ему от меня передавайте, скажите, что у меня всё хорошо.

– Обязательно передам, – Харитон протянул руку, – надеюсь, мы ещё с вами увидимся, хочу прямо сейчас связаться с вашим другом. Нельзя терять время.

– Конечно, конечно, – ответил я, отвечая на его крепкое рукопожатие. – Удачи вам!

Харитон кивнул и ушёл, а я постарался незаметно вернуться в кухню. Проходя мимо открытой двери в детскую, заглянул в неё. Комната была наполнена людьми и ярко освещена солнцем, заглядывающим в оконце, и горящими свечами. От постели девочки отходил высокий монах в тёмно-красной одежде до пят. Он закрыл небольшую книжицу и поднял голову. Я был поражён, увидев его молодое суровое лицо. Он строго оглядел людей, столпившихся у входа, и пошёл к двери. Началась давка, каждый старался приблизиться к нему, чтобы получить благословение и поцеловать руку. Послышались возгласы:

– Благословите, отец Фивий!

– Благословите, батюшка!

Отец Фивий тихо продвигался к выходу, по пути крестя и благословляя, подавал руку для поцелуя.

Я попятился.

Взгляд его пронзительных чёрных глаз остановился на мне. Мне стало зябко. Такого острого холодного взгляда не ожидал я увидеть у монаха. Так и хотелось сказать: «Проходите, не задерживайтесь». Он шёл прямо ко мне. Поднял руку для благословения.

Я растерялся.

– Спасибо, не надо, – непроизвольно вырвалось у меня.

Он опешил, и так и замер с поднятой рукой. Затем чуть заметно усмехнулся, и спросил:

– Кто таков? Как здесь оказался? – и внимательно оглядев меня с головы до ног, поджал губы и чуть пренебрежительно спросил, – уж не Олег ли Иванов, ссыльный учёный?

– Да, я – Олег Иванов.

– Что тут делаете? – грозно спросил он. – Своё место не знаете? Кто позволил?

Герасим отодвинул меня плечом:

– Прости нас грешных, отец Фивий, по заданию настоятеля мы, ехали к вам в монастырь за припасами к зиме, да вот заодно сына моего Митрю, к Глаше, свояченице моей, привезли, в школу ему пора. А тут беда такая!

Фивий покивал.

– Понятно. Особо не задерживайтесь. Я сейчас на богослужение, а позже жду вас. И, благословив Герасима и Митрия, неспешно проплыл дальше. Отец Ани побежал вперёд. Толпа хлынула за ними. У дверей детской остались только Герасим, Митрий и я.

Герасим и Митря тихо вошли в детскую. Я шагнул следом.

На узкой кровати под тяжёлым одеялом лежала маленькая девочка. Её худенькое личико, с разметавшимися по подушке каштановыми волосами, было прозрачно-меловым, даже какая-то лёгкая голубизна сквозила сквозь мертвенную белизну её кожи. Глаза впали в тёмные глазницы и были закрыты, а нос острым клювиком навис над бледными губами.

«Умерла!» – подумал я.

Вдруг веки её дрогнули, и она открыла глаза.

Сгорбленная Глаша, сидевшая на краешке постели и державшая её за руку, радостно вскрикнула:

– Анечка! Как ты? Тебе получше?

Она обхватила лицо дочери ладонями и принялась целовать его, шепча:

– Кровиночка моя, кровиночка моя.

Подошёл Митрий. Опустился перед кроватью на корточки, наклонился и что-то зашептал девочке на ухо. Глаза Анечки вдруг радостно распахнулись, и она едва заметно кивнула. Румянец чуть тронул её щеки. Митрий чмокнул её в щеку, кивнул и вышел из комнаты.

Герасим погладил больную по голове, перекрестил и, поцеловав в лоб, вышел за Митрием. Я не стал подходить к девочке, а пожелал ей скорейшего выздоровления и тоже вышел.

– Митрий, а что ты ей такое сказал? – поинтересовался я, войдя на кухню, где уже сидели Герасим с сыном.

– Да ничего такого, – замялся мальчик.

– Анечка очень обрадовалась.

– Угу. Я просто сказал, что вот приехал, теперь буду у них жить, надоедать ей, и новые книжки скачал. Она любит, чтоб я ей читал.