«Почему? — комментирует Рецептер эту дневниковую запись Борисова. — Ведь это так унизительно… Может быть, этого унижения Олег и не сумел простить Гоге? Защищая достоинство, он мог потребовать, ну предложить, наконец, попросить открытого назначения на роль и открытого соревнования на сцене. Или он был в таком положении, что ничего просить и требовать не мог? И принял „правила игры“, которая ему так не понравилась и так „дурно пахла“».
«Мы, — вспоминал Борисов происходившее, — репетировали месяца два. Они — в театре, мы — дома. Мне уже не терпелось выскочить на сцену, однако нужный момент долго не наступал. Я незаметно приходил в театр, когда репетиция уже начиналась, устраивался на балкончике. Повторял за Рецептером „свой“ текст. Однажды меня „засек“ любопытный Стржельчик, стал выведывать. — „Что это ты здесь делаешь? Уже второй день ходишь!“ Товстоногов тоже Аксенова втихаря допрашивал: „Ну, как там Борисов? Готов?“ А Борисов как на дрожжах.
Наконец мой день настал. Георгий Александрович делал Рецептеру очередное замечание: „Услышав, что отец назначил вас командующим, вы потрясены и всю сцену живете этим. Жи-ве-те, понимаете, Володя? А вы никак не можете выпутаться из слов. Надо уметь играть то, что лежит за словами!“ Володя Рецептер, видимо, чувствовал, что за его спиной что-то происходит (а может, знал? ведь это — театр, и любая „тайна“ быстро становится явью! — достаточно хотя бы одному человеку что-то унюхать). (Рецептер, по его словам, не знал. —
Товстоногов. Где Борисов?.. Я хотел бы знать… Юрий Ефимович, вы не могли бы мне сказать, где Борисов?..
Я (
Товстоногов (
Я. Я не прячусь!
Товстоногов. Вы можете это сыграть? Прямо сейчас выйти и сыграть?
Я. Могу, Георгий Александрович!
Товстоногов. Можете?.. Хм… Так идите играйте, чего ж вы ждете? Начинайте со сцены в трактире.
Когда я побежал на сцену, наткнулся на пристальный глаз Дины Шварц, направленный на меня из ложи. Сыграл „трактир“, а потом и весь первый акт. Поначалу тряслись руки, но Товстоногов вроде был доволен: и как я играл, и как они с Аксеновым придумали эту „партию“. Помню, был взбешен Копелян: „А зачем мы тут два месяца корячились? Почему ты мне ничего не сказал? Можно же было тебя сразу назначить…“ И вправду — может, можно было сразу?..
Вслед за Копеляном — Юрский: „Что же репетировать, Георгий Александрович. По-моему, все ясно, тут не репетировать, тут играть надо, гримироваться…“» Лет через двадцать после этой истории Сергей Юрский сказал в разговоре с Андреем Карауловым, что для него эта репетиция вообще была «одним из самых ярких театральных впечатлений тех лет».
Подобное на театре случается. В середине 1970-х Анатолий Эфрос ставил в Театре на Таганке «Вишневый сад». Роль Лопахина репетировал Виталий Шаповалов, репетировал, надо сказать, неплохо (Раневская — Алла Демидова даже отправила Владимиру Высоцкому телеграмму в Париж: «Если сейчас не приедешь — потеряешь Лопахина»), но Эфрос видел в этой роли только одного артиста — Высоцкого, в очередной раз отправившегося тогда за границу. Как только Высоцкий вернулся и вышел на репетиционную сцену, всем стало ясно (говорят, и Шаповалову), кто — Лопахин.
Владимир Рецептер, называя себя не «я», а «артист Р.» и «автор» и описывая историю с «Генрихом», рассказывает, как он позвонил Юрию Аксенову, твердо решив вопроса «Почему ты мне этого никогда не говорил?» не задавать.
— Что это было, Юра? — спросил он. — Получается, что Гога приговорил меня заранее, а потом только разыгрывал «партию»… Что ему мешало назначить Борисова сразу?..
— Ну, Володя, я не могу ответить за него… Я, как ты понимаешь, выполнял его поручение. Он меня позвал за несколько дней до начала и сказал: «Юра, вы будете работать со мной на спектакле „Король Генрих IV“». Я понимал, что здесь ситуация непростая, ты делал пьесу…
— Я тебе напомню, сперва он пообещал Р. самостоятельную постановку, а потом решил ставить сам и предложил помогать ему в режиссуре и вместе с Лавровым играть принца… Иными словами, Р. было открыто предложено уступить «первородство» и перейти на вторые роли. А он отказался: «Вы ставите, а играю я… Один…» Так вот, не слишком ли опрометчиво, с твоей точки зрения, отвечал Р.?