Октябрь, который ноябрь

Тов. Островитянская у нас особа насквозь революционная, обаятельная, выяснит, о чем красная гвардия в присутствии офицерства не хочет упоминать.

Снаружи дом был как дом: «бараком» не назовешь, до высокого звания «здания» не дотягивает. Откуда стреляли в окна, вполне понятно, видимо, здесь же стрелка и прихлопнули. Кровь рассмотреть уже трудно: впиталась в сырую холодную землю, но натоптано вокруг изрядно, вот следы от телеги-труповозки, с этим тоже все понятно.

— Прошу прощения, о чем Людмила с вашим дружинником шептаться осталась? — с подозрением и определенной ревностью осведомился штабс-капитан Лисицын.

— О скорбных хлопотах, — мрачно отозвалась Катрин. — Мальчик, вполне очевидно, из местных, рабочих. С похоронами необходимо помочь. Возражать не будете? Тогда вернемся к стрельбе. Не совсем понятно кто убил человека у окна? Товарищ Дугов, пулемет ведь именно при нем был обнаружен? С пустым магазином?

— Да, сказали, что оружие нашли снаружи. А про патроны я не знаю, — признался анархист.

— Что ж вы так? Пулемет припрятали, о патронах умалчиваете. И это называется «совместное дознание», — глядя в сторону, сказал штабс-капитан.

— Откуда мне было знать, что этот пулемет такой важный пулемет?! — возмутился Дугов. — Глянул на ствол из чистого любопытства — штукенция необыкновенная. Брать в руки, в обойму заглядывать как-то не думался. Вот закончим здесь, поедем в Смольный, я вам этот пулемет дам на полноценный осмотр и обнюх. Но вы бы о нем мадам Катерину спрашивали — сдается, она на этих немецких тарахтелках собаку съела.

— Именно на данный конкретный ствол я бы с большим интересом глянула, особенно на маркировку, — призналась шпионка.

Из подвала поднялась энергичная товарищ Островитянская.

— Что так долго? — в один голос спросили мужчины.

— Имя-фамилию хозяина квартирки на всякий случай выяснила. Наверняка, он не при чем, но вдруг у него гостил кто-то из нам интересных граждан. Если по больнице и прочему ничего не прояснится, придется этого хозяина разыскивать, — логично объяснила оборотень.

— Собственно, а почему хозяин квартиры не при чем? — вновь насторожился штабс-капитан. — Где он сам в данные момент? Он, насколько я понял к красной гвардии имеет отношение.

— Несомненно, наш человек, сочувствующий, — заверила Лоуд. — Вы его квартирные условия и барахло видели? Как может такой человек не поддерживать справедливое революционное дело?! Но сейчас он на работе — сдельно трудится, без увольнительных, не то что тут некоторые в фуражках. Но у него алиби.

— Для алиби нужны надежные незаинтересованные свидетели, — возразил Лисицын.

— Он инвалид, такое вот алиби, — объяснила товарищ Островитянская, забираясь в машину.

— Что, совсем инвалид? — уточнила Катрин.

— Вот какие вы, офицерский корпус, жесткосердечные, неизменно пытаетесь к простому рядовому пролетарию придраться! — возмутилась оборотень. — Отвоевался уж несчастный ветеран. Ногу ему оторвало на Цусиме или еще где-то в тех краях. Ковыляет на деревяшке, трудновато ему с пулеметом и бомбами шнырять. Сидит в мастерской, шилом ковыряет, лобзиком жихает.

— Это совершенно иное дело, можно же было и сразу пояснить, — несколько смутился офицер.

— Вы бы сами соседей и пораспрашивали, для полнейшей достоверности, — справедливо намекнула оборотень. — Ответственное следствие ведем, необходимо мобилизовать логику, железно сосредоточиться, а вы встали и дом разглядываете. Федор, я от тебя большей активности и настойчивости жду.

— Я готов. Но уж очень дело непривычное, не знаешь за что тут ухватиться, — пожаловался анархист.

«Лорин» погнал к больничке, Катрин подумала, что с хозяином квартиры действительно надо бы поговорить. Имелись у шпионки знакомые инвалиды — весьма деятельные и прыткие люди. Здесь, конечно, иной случай, но мало ли — вдруг в подвале у этого одноногого явочная квартира? Или какой-нибудь перевалочный склад устроен в мастерской? Красногвардейцы комнату на всякий случай осмотрели, но специфического опыта у них нет. Ухватиться пока, действительно, не за что. Возможно, хотели взять хозяина и что-то вытрясти, но не нашли, в досаде убили мальчишку-подмастерье. Хотя это картину преступления не объясняет.

В больнице никакой ясности не прибавилось. Сначала к пострадавшей вообще не хотели пускать — «нервное потрясение, слепота, имейте совесть». Лоуд заверила, что они «с дамой» имеют фельдшерское образование, а мужчины ничего спрашивать не будут, они для подписания протокола. Неохотно пустили в шестиместную палату, закономерно что никакого допроса не получилось. Девчонка с завязанными глазами — худая и, видимо, жутко некрасивая, балансировала на грани истерики и разговаривать вообще отказывалась. «Да, нет, не знаю», из-под повязки текли слезы, соседки в голос требовали «отстать от несчастненькой бедняжки».