Октябрь, который ноябрь

— Руку занозил, — пробормотал Борька.

Прошли двором в арку — срезанный замок мирно висел на своем месте. Андрей-Лев открыл калитку, выглянул на улицу:

— Чисто!

Сложили приклады, отстегнули магазины, спрятали пулеметы, уже мирными обывателями вышли на улицу.

— Тьфу, палку забыл, — спохватился Гаолян.

Он вернулся за припрятанной у ворот тростью, а Андрей-Лев, морщась, покосился на Борьку и спросил:

— Ты зачем столько стрелял? И по раненым. Всех насмерть хотел? Какие они вояки, если подстреленные?

— По раненым я ни разу не пальнул, — угрюмо возразил Борька — ладонь жгло просто зверски. — А что мне на юнкеров смотреть да улыбаться, что ли? Они мою мать пожалели? Меня пожалеют? Или твоих в Торжке пожалели?

— То другие мерзавцы были, — все больше бледнея, напомнил инженер. — Я тебя не виню. Просто понять хочу — мы уже до конца оскотинились, или еще дичаем? Они же там совсем сопляки.

— Ты Бориску еще возрастом попрекни, — ковыляя из подворотни, одернул инженера Гаолян. — Вы вовсе сдурели? Один палит как заведенный, не остановишь, другой вопросы умные задает — самое время нашел. Уходим живо!

Боевики благополучно вышли на Пантелеймонскую. Выстрелы за спиной стихли, где-то выла перепуганная собака, нагоняла уныние. Рука у Борьки болела — казалось, уж до зубов прохватывает. Гаолян велел показать ладонь, ругать не стал, приказал лечить «по-проверенному». Борька отошел к стене, поскуливал, тужился, — жгло еще острое, взвоешь громче того кобеля.

— Довоевался, снайпер обоссаный? — спросил дядя Филимон. — Перчатки-то где?

— Там забыл, кажется, — баюкая ладонь, признался Борька. — На подоконнике. Жарко было, положил, ну и…

Подзатыльник был заслуженным, но все равно обидным.

— Все, поковыляли лечиться, — вздохнул Гаолян. — Выгнать бы тебя, оболтуса, из группы. Да только куда? Вместе начали, вместе и покончим.

* * *

К месту событий шпионки, естественно, опоздали. Сначала извозчик заупрямился, потом лошадь отказывалась «поспешать», и насовать кобыле в шею, по аналогии с хозяином, было делом бесполезным, ввиду преклонного возраста представительницы гужевого профсоюза.

Лошадь делала вид, что рысит по просторной Надеждинской.

— Даже к финалу не успеем, — злобно предрекла Катрин, прислушиваясь. — Нужно было ногами рвануть, быстрей бы было.

— Одинокая дама, бегающая по улицам — вызов общественной морали, — напомнила Лоуд. — Да и вообще, ну, пулеметы, — эка невидаль. Понимаю, ты встрепенулась, вдохновилась, но стоит ли так лететь навстречу любимым звукам? Успеешь еще под пульки. Кстати, эти пулеметки вообще какие-то неурочные, сомнительные.

— В том-то и дело. Это вообще не пулеметы. Вернее, это — ХАРАКТЕРНЫЕ пулеметы. Их здесь вообще не должно быть. Я этот звук неплохо помню.

— Ага, начинаю понимать. Но тем более, нельзя же сразу напрыгивать, вдруг мы их вспугнем? — намекнула крайне предусмотрительная по линии огнестрельных боестолкновений оборотень.

— Да уже упустили, — вздохнула Катрин. — Теперь ищи по следам, а они остывают быстро. Нужен нам нормальный транспорт.

— «Лорен-Дитрих»! Мне рекомендовали — отличная колымага! — немедленно припомнила Лоуд. — Шестьдесят лошадиных сил и никого в шею пихать не надо.

Извозчик на очередной тумак никак не отреагировал — был рад, что стрельба затихла.

Глава восьмая Маневрирование сил и средств

Ново-Косой переулок

46 часов до часа Х.

— Дальше не пущают, — намекнул извозчик.

— Что значит «не пущают»?! — возмутился л-пассажир. — Не старые времена, чтоб не пущать. Тем более мы для выказывания помощи, а не абы как!

Впереди люди в шинелях толклись вперемежку со взбудораженными гражданскими, видимо, наблюдалась попытка выстроить оцепление, но неубедительная, ввиду полного хаоса и растерянности. К истошным крикам дальше по улице пробивались грузовички «карет скорой помощи», какие-то верховые, бежали солдаты…

— Прапорщик, наш полковник цел? — высунулся из пролетки л-господин, предупреждая попытку шагнувшего наперерез офицера, задержать экипаж.

— Не могу знать, — машинально отрапортовал прапорщик, подчиняясь начальственным интонациям вопроса. — А вы, собственно…

— Ничего-ничего, голубчик, мы его сами заберем, — Лоуд уже привычно двинула кулаком промеж ватных лопаток возницы, и пролетка вкатила в ад…

Крики, стоны, разбросанные винтовки, десятки тел: шевелящихся и неподвижно лежащих, люди, ползающие по лужам крови, склоненные над трупами, загружающие раненых на носилки, блеск осколков разбитых стекол, извивающиеся тени в смутном свете единственного уличного фонаря. «Господи, за что их?! За что?!» — кружилась, заламывая руки, растрепанная женщина в накинутом поверх пеньюара пальто.

Катрин, болезненно морщась, выпрыгнула из пролетки. Не привык еще город к ужасу, все у него впереди. И обстрелы, и вымерзшие квартиры, и…. Но что ж, мать его, так рано началось?

— Дай!