Октябрь, который ноябрь

Ульянов-Ленин лежал под одеялом — почему-то лоскутным, в прогрессивном стиле пэчворк, и действительно выглядел неважно. Бледный как мел, с компрессом на лбу. Глаза закрыты, нос острый, но бородка и усы на месте. Просто показательный Л-Ленин. Пришельцы — между прочим, все при погонах, как в доброе старое время, в замешательстве смотрели на главного большевика.

— Катенька, кто здесь? — слабым голосом, не открывая глаз, спросил больной.

— Не знаю, какие-то офицеры. Хамски вломились и молчат, — пояснила Катрин. — Господа, кто вы и что вам угодно?

Группа оторвалась от лицезрения лежащего и глянула на нее. Вообще-то шпионка сознавала, что выглядит не очень достоверно: крест на груди слишком красный, платье чересчур приталено, передник кокетлив, а косынка вопиюще белая. Фальшивкой смотрится. С другой стороны, вождь очень убедительный, может и проскочит шпионский тандем?

— Мы — «Офицерская добровольческая дружина имени царевны-мученицы Анастасии», — уже достаточно спокойно сказал широкоплечий подполковник. — Господин Ульянов, вы арестованы!

— На каком основании? — приоткрывая один глаз, поинтересовался лежащий.

— На основании распоряжения министра юстиции, — сквозь зубы пояснил подполковник. — Собирайтесь.

— Что ж, вы могли бы не беспокоиться, через день-два я бы сам пришел в суд. Проклятая гипертония. Катенька, где мои башмаки?

— Владимир Ильич, я вас не пущу! — ахнула Катрин. — У вас постельный режим, вам нельзя.

— Увы, эти господа не успокоятся, пока меня не доконают, — вождь с трудом сел на диване.

— Господа, но так же нельзя! — заломила руки шпионка. — Он же серьезно болен, взгляните сами.

— Действительно, нездоров. Но мы вынуждены его забрать, — сказал капитан, глядя отчего-то не на больного, а на выразительную сестру милосердия. — Не беспокойтесь, у нас две пролетки, доставим с удобством. А в Зимнем есть отличные врачи, помогут.

— В Зимний? — слегка оживился л-Ильич, кутаясь в свое пестрое одеяло. — Э-хе-хе, а Зимний это кстати. Давно нам пора объясниться напрямую с Александром Федоровичем. Катенька, так где башмаки?

— Я еду с вами, Владимир Ильич! — решительно заявила Катрин, доставая приготовленные башмаки. — И не спорьте, господа! Я выполняю свой долг, больному в любой момент может понадобиться инъекция, и вообще я буду визжать в знак протеста!

— Давайте без истерик, — морщась, попросил подполковник. — Хотите ехать с этим… субъектом, езжайте. Поместимся. Только без шума и фокусов.

— Тогда позвольте нам одеться, — потребовала Катрин. — Больной определенно не выпрыгнет в окно и не спустится по водосточной трубе.

Офицерская группа захвата тактично вышла из гостиной, но дверь оставила приоткрытой.

…- Подальше засовывай, подальше, — шипел Л-Ленин.

— Так он их так вообще не найдет, — Катрин запихнула ботинки дальше под диван.

— Чего это не найдет? Принижаешь ты способности Ильича. И не смотри так на офицеров, не наводи их на отвлекающие мысли, нам ехать нужно.

Вообще ситуация с башмаками оказалась в операции чуть ли не самой труднорешаемой. Для правдоподобности больной должен был непременно обуваться и вообще повозиться, а отдельные от иллюзий утепленные кроссовки Лоуд произвели бы на гостей странное впечатление. Пришлось позаимствовать подлинные ленинские ботинки, но их требовалось непременно оставить на месте — судьба революции с разутым вождем вообще непредсказуема.

— Мы готовы! — сообщила Катрин.

Арестованного под руки сводили по лестнице, Катрин придерживала на его плечах одеяло, а Л-Ильич мстительно вис на локтях конвоиров и волочил ноги. Впрочем, талантов у Лоуд хватало, но все они были легковесные — офицеры волокли ее без труда.

Подвели пролетки, подсадили арестанта.

— С богом, товарищи! — видимо, слегка бредя, сказал вождь и плотнее закутался в одеяло — оно было настоящим, не иллюзорным, но откуда, собственно, взялось, Катрин так и не поняла. Переполненный экипаж тронулся: больного с сестрицей охраняли двое офицеров, револьверы так и не убравшие. Да и извозчик, судя по идеальной выбритости, не совсем настоящий, поглядывал с угрозой.

— На прохладе мне даже лучше, — поведал арестованный. — Господа, простите за любопытство, а почему вы «Дружина имени царевны-мученицы Анастасии»? Разве несчастная девица… того? Тело нашли? Или догадки-версии?

— Вам виднее, «товарищ Ленин», — с омерзением процедил подполковник. — Я бы вас вообще пристрелил как собаку. Под забором.

— Нет уж, батенька, вы постойте. «Как собаку», дело нехитрое, это каждый может. Вы мне растолкуйте про царевен. Признаться, я настойчиво обращался к тобольским и екатеринбургским товарищам, просил отыскать, и непременно, непременно! представить царскую семью волнующемуся народу. В этом деле не должно быть темных пятен!

— Лжете, Ульянов, — мрачно сказал капитан. — Ваше же революционные товарищи и утопили царскую семью. Есть этому преступлению свидетели. Лжете и нагло.

— Я лгу?! Мы, социал-демократы про царевен не лгали, и лгать не будем! Знаете ли вы, батенька, что есть следы царевен, есть. Жив ваш Николай с семейством.