Октябрь

Сталин, услышав откровения Троцкого, потемнел лицом. Глаза сощурились, а руки сжались в кулаки. За спиной я услышала двойной щелчок взводимого затвора. Мне подумалось, что компанеро Рамон Меркадер может и не получить звание Героя Советского Союза. Потому что старший лейтенант Бесоев пристрелит Троцкого сейчас, прямо на лестнице Смольного. Или это сделает рядовой Шварц из своего «Печенега». Да и моя рука непроизвольно потянула ПСМ из кармана кожанки.

Увидев наши взгляды, Троцкий, похоже, догадался о том, что сболтнул лишнего и что сейчас с ним может произойти. Забыв про болтающуюся на поясе желтую кожаную кобуру с браунингом, он вздрогнул, отпрянул и, пробормотав под нос какое-то ругательство на немецком или идише – я толком не расслышала, резво сорвался с места и сломя голову, зигзагами, помчался вверх по лестнице.

– Жаловаться побежал, – ухмыльнулся Сталин. – Только вряд ли кто ему сейчас поможет. Найдутся, конечно, сочувствующие, но так уж у этой братии устроено, что спасать от неприятностей своих они бросаются лишь тогда, когда ничем не рискуют. А вот если надо за други своя шкурой рискнуть, то все эти большевики-скороспелки тут же разбегаются, как тараканы.

– Товарищ Сталин, – спокойно произнес старший лейтенант Бесоев, убирая АПС в кобуру, – а ведь нам, хошь не хошь, а все равно придется избавляться от этих… Ну, для которых Россия – лишь «охапка хвороста, брошенная в костер мировой революции». И чем раньше, тем лучше.

– Вы о Троцких или Бронштейнах? – спросил Сталин. – Если о Троцких, то с подобными мы цацкаться не будем. А если о Бронштейнах… Не скрою, что в нашей партии немало выходцев из черты оседлости. В еврейском народе есть многие неплохие качества: работоспособность, спаянность, политическая активность. Да у них активность выше средней, безусловно. Поэтому есть среди них очень горячие в одну сторону и очень горячие в другую. Немало и настоящих товарищей, – вздохнул Сталин. – И в основном это выходцы из еврейской бедноты. А папенька Лейбы Бронштейна, к примеру, зерном спекулировал, миллионами ворочал.

Пойдемте, товарищи, нам еще надо найти тех, кого мы внесли в список будущих наркомов. У нас впереди слишком мало времени и слишком много работы…

13 октября (30 сентября) 1917 года, 20:35. Суворовский проспект, дом 48

Капитан Александр Васильевич Тамбовцев

Сталин со своими спутниками направился в Смольный, а мы с Лениным остались в квартире на Суворовском, уже ставшей нам пусть и временным, но домом. На войне всегда так: случайный дом, землянка, палатка на какое-то время становятся для бойца родным домом. А у нас сейчас как раз идет война, война за будущее страны.

Я прислушался. За стеной работает радиостанция, и радист вызывает какого-то Седьмого, в комнате напротив – столовой, наши бойцы бойко звенят посудой. По распорядку дня сейчас ужин. Неожиданно я почувствовал, как в животе заурчало. Почему-то вспомнилось коронное, из Василия Алибабаевича: «А в тюрьме сейчас ужин – макароны!» Ведь за весь сегодняшний день я так и не успел поесть по-человечески, если не считать перехваченный на лету стакан чая и пару галет из сухпая. Похоже, что Ильич чувствовал себя примерно так же. Он принюхался к запахам, доносившимся из столовой, а потом сглотнул слюну.

– Владимир Ильич, – сказал я, – а не откушать ли нам, что бог послал?

– Не возражаю, Александр Васильевич, – улыбнулся Ленин, – я со вчерашнего дня ничего не ел. Ваши люди вытащили меня из дома, когда я как раз собирался позавтракать.

Я вздохнул.

– Знаете, Владимир Ильич, а ведь гастрит и язва желудка – это профессиональные болезни политиков и журналистов, происходящие из двух причин: неправильного и нерегулярного питания и нервотрепки. Впрочем, есть и еще одна пара болезней этой профессии…

– И какая же вторая пара? – спросил Ильич, вставая.

– Инфаркт и инсульт, – ответил я. – Но к сегодняшнему ужину, товарищ Ленин, это отношения не имеет.

Ильич нетерпеливо кивнул, признавая мою правоту, и мы дружно отправились в столовую.

Появление живого Ленина, пусть и в неклассическом имидже, вызвало там шок и трепет. Куда там Бушу-младшему. «Жору Кустова» наши морпехи и спецназовцы, люди, понюхавшие пороху, побывавшие там, где нормальному человеку лучше бы и не бывать, послали бы так далеко, что он сразу же перестал бы путать Австрию с Австралией. Зато в присутствии Владимира Ильича они притихли, как нашкодившие пацаны при виде милиционера. Еще бы – к ним в комнату запросто заходит человек, которому в каждом городе стояли, да и сейчас много где еще стоят, памятники, чье имя носят улицы и города. Ленин! Сам!!! Можно руками потрогать!