Октябрь

Вид у него был крайне устрашающий – рослый мужик с лихими «буденновскими» усами, из-за пояса торчат два нагана, а карманы кожаной куртки топорщатся от гранат. Только непонятно, что он с ними собрался делать. А так вид прямо как у какого-то полевого командира. Похоже, что нам с ним скучать не придется.

Товарищ Сталин быстренько написал записку для Владимира Ильича и передал ее мне, а Дед, то есть Александр Васильевич, провел с нами традиционную мозговую накачку, дескать, разбейтесь в лепешку, но чтоб с товарища Ленина и волос не упал. Да, какой там волос, ведь Владимир Ильич сейчас уже изрядно полысел!

Снарядились мы, словно уходили в глубокий рейд по вражеским тылам. Взяли АКСУ с глушаками, «стечкины», надели бронники, еще один дали Эйно Рахья, а один прихватили для Ленина. Также в джентльменский набор лениноспасателей входили пулемет «Печенег», две «Мухи», рация, ПНВ и несколько светошумовых гранат «Факел». Впрочем, Эйно Рахья, одобрительно обозрев весь наш арсенал, сказал, что с местным начальством у него все схвачено и осложнений быть не должно.

– Но, – сказал он с непередаваемым финским акцентом, – как у вас гофорят, береженого и Бог бережет! Пошли, ребята!

Получив последние благословения от Сталина и Александра Васильевича, мы отправились в Таврический сад, который наши шутники уже успели окрестить «Пулково-2». Согласно сообщению, полученному нашим «маркони», Вадиком Свиридовым, вертолет, вылетевший с эскадры в Петроград, уже находился на подходе. Выгрузив в саду пассажиров, он заберет нашу команду, чтобы подбросить ее до «Североморска». Сам БПК сейчас двигался в сторону Выборга, и к моменту нашего прибытия уже должен встать на якорь примерно в миле-двух от Торгового порта.

13 октября (30 сентября) 1917 года, 08:05. Петроград, Таврический сад

Сержант контрактной службы Игорь Андреевич Кукушкин

Похоже, что народ, проживающий вокруг Таврического сада, уже немного привык к прилетающим и улетающим вертолетам. Во всяком случае, сверхъестественным явлением они здесь быть перестали. Прохожие на улице посматривали на нас с любопытством, но уже без первобытного ужаса в глазах. Согласно распоряжению ВРК не подпуская зевак к плацу, периметр Таврического сада оцепили солдаты Волынского полка, казармы которых были отсюда в двух шагах.

Вот, наконец, с севера раздалось далекое жужжание вертушки. Через несколько минут винтокрылая машина появилась в небе и зависла над площадкой. В воздух взлетели опавшие листья, мусор и опилки. Непонятно, откуда берется вся эта дрянь, ибо вертолеты тут летают регулярно, и весь мусор уже давно должно было разметать во все стороны. А он тут как тут.

Вертолет коснулся колесами земли, и из него навстречу нам вылезли три человека. Двоих из них я уже видел сутки назад на этом самом месте. Это были Феликс Эдмундович Дзержинский и генерал Бонч-Бруевич, брат знаменитого большевика и детского писателя про Ленина. В тот раз мы прилетели, а они улетали. Теперь было наоборот. Кроме того, с ними был третий, высокий, худой в черной морской форме и с погонами контр-адмирала.

– Ну, товарищ Эйно, – сказал я, когда бортмеханик приглашающе замахал рукой, – вперед за орденами, и не робеть!

Придерживая руками головные уборы, мы направились к машине. Ураганный ветер от лопастей. Сдвинутая вбок и назад квадратная дверь на левом борту вертолета. Выглядывающий оттуда весельчак, надрывая глотку, кричит:

– Кто тут такси на Дубровку заказывал? Давай быстрей!

– К-какое такси? – не поняв, оглянулся Эйно.

– Пароль это, черт побери! – крикнул я и подтолкнул в сторону дверного проема растерянного и немного испуганного товарища Рахью. Потом с клацаньем и лязгом внутрь привычно проследовали мои парни, вооруженные до зубов. Ну, а я уже, как и положено командиру, залез в вертолет последним. Александр Васильевич Тамбовцев, провожавший нас до самого вертолета, по-отечески помахал ручкой. Бортмеханик-юморист закрыл дверь, турбины взревели на стартовом режиме, и винтокрылая машина стремительно рванулась в небеса…

Кроме нас в салоне находился еще один подполковник, в смысле наш подполковник, а не местный. Надвинув фуражку на глаза, он дремал, вытянув ноги поперек салона. Я даже как-то не обратил на него внимания. Если человек летит с нами на «Североморск», значит, это ему надо по долгу службы. Долетели мы нормально.

По дороге Эйно Рахья быстро отошел от робости и жадно глазел в иллюминатор квадратными глазами, что-то бормоча себе под нос. Впечатление, конечно, было ого-го-го, сам помню ощущения первого полета. В грохоте турбин и свисте лопастей трудно было расслышать и нормальную человеческую речь, но мне показалось, что он читает молитву. Ну, а мои парни, которые налетали на вертушках не одну сотню часов, в полете откровенно прикемарили, как и тот незнакомый офицер.

Около девяти часов утра наша машина приземлилась на вертолетную площадку БПК. Бортмеханик-шутник, продолжая прикалываться, прокричал: