Октябрь

Первый выстрел грянул в тишине, словно щелчок кнута. За ним еще и еще один. Бандиты двигались на нас со стороны Оперного театра, вдоль переулка Чайковского. Занят ими был и Стамбульский парк. Позади нас на перекрестке Пушкинской и Ланжеронской быстро росла баррикада из перевернутых повозок и карет. Нас зажимали с трех сторон. А со стороны Приморского бульвара митинговали буйные революционные массы защитников Румчерода. И еще неизвестно было, чем закончится там митинг и сможет ли уговорить их хотя бы оставаться нейтральными наш новый знакомый «товарищ Петр».

Укрывшись за деревьями, фонарными столбами и газетными тумбами, красногвардейцы с «Красного балтийца» короткими экономными очередями сдерживали бандитов, не давая им приблизиться. Положение бандитов было хуже губернаторского. Прямо у них за спиной разворачивалась уже покончившая с гайдамаками бригада Красной гвардии. А сила она страшная и, пожалуй, единственная реальная в царящем в России хаосе и безвластии. Гвардейцы на своих бронированных машинах сомнут любого противника. Все, кто попытается оказать им сопротивление, будут беспощадно уничтожены. И особо плакать никто не будет – Советской России не нужны профессиональные налетчики, воры и бандиты.

Только вот нам бы теперь хоть час простоять, нам бы два продержаться. Правда, позиция для обороны оказалась крайне неудобной. Торчать на перекрестке улицы Пушкина, Приморского бульвара и переулка Чайковского, как ворона на колу, это не самое полезное дело для сохранения жизни и здоровья. Вот уже и пули стали над головой посвистывать. Самое паскудное в этом деле было то, что мы находились в центре большого города, вокруг нас испуганно шмыгали одесситы, прижимаясь к стенам домов, и ныряли в подворотни и подъезды. Если начнется реальный бой с применением орудий и минометов, то счет убитых гражданских лиц пойдет на десятки.

Единственным плюсом в нашем положении было то, что нам было куда отступать. Прямо позади находились Думская площадь и здание Одесской городской думы, бывшей биржи…

Я вспомнил. Вроде бы в августе этого года в Одессе состоялись выборы в местную думу, на которых победили, как и почти повсеместно, эсеры. Городским головой был избран близкий к меньшевикам польский социал-демократ Викентий Мечиславович Богуцкий. Никакой реальной власти эта дума не имела, но как бы считалась местной властью, одной из трех наряду с Румчеродом и представителями Центральной Рады. Личность же городского головы была весьма примечательной.

Пан Богуцкий, по образованию врач, в 1910–1911 годах на Дальнем Востоке участвовал в борьбе с чумой. Он был почетным доктором института экспериментальной медицины. Храбрый, однако, человек. Эта самая экспериментальная медицина, да еще чума в придачу – не самое безопасное занятие. Не стал бы трус лезть и на ответственную должность в такое смутное время, когда вся власть находилась у соломонов коганов, мойшей винницких и прочих петлюр. Да и наши некоторые товарищи тоже далеко не подарок. Могут расстрелять ни за что ни про что. Товарищ Бережной, кстати, таких любит, как это он говорит, «перевоспитывать». Если человек стоящий, пусть даже не воспринимает с восторгом социалистические идеи, но может и умеет делать что-то полезное, то значит, он нужен нашей Советской России.

– А не заглянуть ли нам в гости к пану Богуцкому? – спросил я товарища Малькова, который время от времени постреливал из маузера в наиболее нахальных налетчиков. – Он вроде нормальный человек, социал- демократ, с чумой боролся. Да и с местной властью, пусть даже и старой, тоже пора бы познакомиться.

– Действительно, почему бы и не заглянуть? – ответил комиссар, оглянувшись и махнув рукой с зажатым в ней маузером.

По этой команде броневик сдал чуть назад и остановился, перекрывая своим корпусом Пушкинскую. Повернулась маленькая башенка, и длинноствольный шестилинейный пулемет дал несколько коротких прицельных очередей в направлении баррикады на перекрестке на Ланжеронской, подавив установленный там бандитами пулемет.

Пользуясь замешательством подельников Япончика и спрятавшись за корпусом бронемашины, мы с товарищами перебежали на другую сторону к зданию Гордумы. Еще пару раз стрельнув для острастки сперва вдоль Пушкинской, а потом и вдоль Чайковского, броневик, медленно поворачивая огромные колеса, под градом пуль задним ходом отъехал к входу в здание Гордумы. Мы с Мальковым не спеша поднялись на думское крыльцо и укрылись от шальных пуль за колоннами, продолжая наблюдать за происходящим. Часть наших бойцов остались вместе с нами на крыльце оборонять вход, а другие ворвались в Думу, чтобы вести огонь по противнику из окон.

Страха у нас не было. Мы знали, что сил хватит для того, чтобы продержаться до прихода подкрепления. Мы знали, что товарищ Бережной не из тех, кто бросает своих людей в опасности.