Я весь дрожу, удерживая себя внутри неё. Мои ноги вот-вот не выдержат, но я заставляю себя оставаться на месте ещё несколько секунд, пока длиться экстаз. Алина часто и хрипло дышит, прижавшись щекой к матрасу.
Когда мой член перестаёт пульсировать, я потихоньку выхожу из неё. Обнимаю ее, прижав спиной к своей груди, и сползаю коленями на холодный, деревянный пол рядом с кроватью. Тяжело дышу, уткнувшись в её затылок, и мне кажется, что я всё ещё чувствую на её коже запах лавандового лосьона.
Стиснув её так сильно, как только возможно, прижимаюсь лбом между лопаток, в то время как Алина поглаживает мои бёдра. Цепляюсь за неё, пытаясь восстановить дыхание. Ощущаю какое-то непонятное давление в глазах, но сдерживаю его.
– Это было... это было потрясающе, – задыхаясь, говорит Алина. – Серьёзно, Эван, как, чёрт побери, у тебя это получается?
– Практика.
– Господи. Это действительно было невероятно. Почему мы не делали этого раньше?
Моргаю пару раз, изумляясь, как Алина может быть такой совершенной.
Размыкаю объятия и подталкиваю её, помогая подняться, а затем заставляю себя встать с пола. Снова подхватываю её, несмотря на то, что ноги меня едва держат, укладываю в центр кровати и сам растягиваюсь с ней рядом.
Полдень даже ещё не наступил.
Обхватываю её руками и подтаскиваю поближе к себе.
– Всё то дерьмо, что я говорил прошлой ночью. Я не это имел в виду.
– Ты испугался.
Хочу всё отрицать, независимо от того, насколько это кажется правдой.
– Я не хотел тебя обидеть. Я никогда не сделаю тебе больно.
– Ты и не сделал.
– Но мог бы.
Алина поворачивается и берёт в ладони моё лицо.
– Ты не какое-то жестокое животное, Эван. Ты просто человек – тот, кого травмировали и кто сейчас страдает. Ты беспокоился о Ринальдо и не хотел, чтобы я ушла. Я всё понимаю.
– Всё равно я не должен был говорить того, что сказал, – делаю глубокий вдох. – Я сожалею об этом.
– Спасибо, Эван, – улыбается Алина. – Для меня это много значит.
– Это ты много для меня значишь, – говорю я. – Я не хочу…
Тяжело вздыхаю, и Алина продолжает гладить мою щеку.
– Не хочу, чтобы ты уходила. Я хочу, чтобы ты захотела остаться.
Выражение её лица меняется, она выглядит обеспокоенной. Прежде, чем заговорить, она прикусывает губу.
– Ты, правда, не против, чтобы я привела сюда мою собаку? – спрашивает Алина. – Ты уверен, что говоришь это не просто, чтобы меня удержать, а на самом деле эта идея тебе ненавистна?
– Я люблю собак, – успокаиваю её. – У меня раньше была.
– Правда? – она приподнимается на локте и смотрит, как я киваю. – Ты даже не представляешь, как я рада это слышать. Лоретта ненавидит животных. Она чуть не вышвырнула нас обеих, когда я привезла в квартиру Мейси. Тето пришлось её уговаривать.
– Мейси? – почему-то, услышав эту кличку, я представляю себе немецкую овчарку.
– Так её зовут.
– Глупое имя для собаки, – подмигиваю я ей.
– Ты собираешься дразнить мою малышку? – спрашивает она, прищурив глаза.
– Зачем мне её дразнить? Это ты так её назвала.
– Хм. Справедливо, – Алина устраивается у меня на плече и гладит мою грудь.
– Я с нетерпением жду, когда ты её привезёшь, – говорю ей. – Я скучал по собаке.
– Я всегда хотела щенка, – делится со мной Алина. – Отец не позволял мне этого сделать. Когда я нашла Мейси, у меня в голове сразу что-то щёлкнуло.
– Мне знакомо это чувство.
Она долго смотрит на меня, но вопросов не задает. И я этому рад.
Очень надеюсь, что она останется.
Глава 20
Стою под дождём молча.
Чёрный костюм, белая рубашка, чёрный галстук. Приходится крепче сжимать мокрую деревянную ручку гроба и стараться не позволить подогнуться своим коленям. И дело не в физическом весе, а в эмоциональном грузе.
На этот раз это не сон.
Несмотря на погоду, народу на похороны явилось много. Кому-то нравился Ринальдо, кому-то – нет, но в Чикаго он был большим человеком, и, похоже, на кладбище присутствовал весь список «Кто есть кто» теневого мира города. Несколько человек даже прилетели сюда из Италии.
Леле и Луиза, держась за руки, пробираются к укрытому навесом участку травы и садятся в первом ряду. Джонатан, Поли и Ник помогают мне поставить гроб на постамент над глубокой закрытой ямой.
Леле тянет меня, и я сажусь рядом с ней. Смотрю, не отрывая глаз, словно в трансе на огромную цветочную композицию поверх гроба. Я не слышу слов священника, только приглушённый плач Леле. Луиза что-то говорит матери успокаивающим тоном, но я не понимаю, что именно. Всё мрачно, тоскливо и размыто.
Не могу это осознать. Сколько бы я ни видел смертей, в моей голове не укладывается, что этот человек покинул наш мир. Больше никаких посещений больницы. Больше никаких воодушевляющих разговоров после встреч в его офисе. Больше никакого «
По окончании церемонии я чувствую, будто меня самого засунули вместе с ним в яму.