Окно в сад

Училась Лена хорошо, а педагогическая практика даже увлекала ее. Ей нравились дети, их простота, искренность, их доверчивые, иногда смешные вопросы. И оттого, что они нравились ей, она сразу сумела взять с ними нужный тон — серьезный и доброжелательный. Тщательно готовилась к урокам, каждый раз отыскивала что-нибудь интересное, чего нет в учебнике, и дети удивлялись, почему уроки литературы короче всех остальных. Один мальчуган высказал даже неосуществимую мечту: «Эх, была бы литература каждый день». Лена догадалась, что ребята любят не только литературу, но и ее самое — Лену, и это было так ново, так волновало, что, входя в класс, ей стоило труда сдержать непроизвольную, счастливую, совсем не педагогическую улыбку. На последнем курсе Лене не терпелось поскорее развязаться с экзаменами и стать учительницей.

Да, все было бы хорошо, если бы не Павлик. Мать допытывалась встревоженно: «Ну, скажи, что случилось? Между вами было что-нибудь серьезное?» Лена обливалась горячим, стыдным румянцем: «Что ты, мамочка!» — «Ну, хотя бы сделал он тебе предложение?» — «Нет пока». — «Значит, ты собираешься сама кинуться ему на шею?»

Все было, конечно, не так. Все было решено, хотя и без слов, все подразумевалось. Они только не разложили по полочкам. Не успели… Лена уехала домой. А в письмах, сдержанных и целомудренных, они избегали говорить о своих чувствах.

Были бы они вместе, пришло бы и предложение, и все остальное.

Отец рассуждал проще. Он писал: «Не хочешь в деревню — не надо. Чтобы служить народу, не обязательно забиваться в дыру. Будешь жить у меня. Места хватит». Она знала, что отец неправ, но там, в Новотайгинске, она будет с Павликом. Не может же он бросить институт и уехать с ней в Бегучи.

Душно было в каюте, душно от своих мыслей. И вместе с тем никак не хотелось видеть опять Утехина. Только вышла на палубу, он, пошатываясь, приблизился к ней. Должно быть, ждал ее. Поймал перила рукой, оказался плечом к плечу с Леной. Забормотал:

— Зря ты отказалась… От ресторана…

Лена отстранилась. Утехин замахал рукой:

— Не бойся. Настроение у меня олимпийское, но в пределах.

Икнул, помотал головой, затем вынул анодированный портсигар, распахнул его, протягивая Лене. В полутьме папиросы белели, словно длинные оскаленные зубы.

— Прошу!

Лена отказалась. Он закурил. Едкий дымок понесло Лене в лицо.

— Я хочу открыть тебе. Лопухи мои я пошлю к черту. Понятно? У меня тоже есть мое «хочу». И это мой закон… Мало логики? Вот и хорошо. Очень скучно, когда ее много. Почему это я свое «хочу» должен кому-то уступить? И сунуть шею в хомут. Почему? Но об этом — никому. Нельзя идти на красный свет — раздавят. Надо без шума. Ты правильно действуешь — тихо, раз — и в тень. Одобряю. Я тоже… Ты понимаешь, я рад, бесконечно рад. Теперь я знаю, что мы с тобой совсем одинаковые. «Мы с тобой два берега у одной реки…»

— Ну, уж нет, — сказала Лена.

— Почему — нет?

— Иди, проспись, тогда говорить будем.

— Значит, ты не согласна?

— Нисколько!

— Ты, значит, думаешь, что лучше меня? А чем? Чем? Ну, скажи!

Не дождался ответа, посмотрел на горизонт, где светилось, разгоралось оранжевое зарево. Спросил:

— Ты как насчет луны? Специально для нас вылазит.

Лена сделала движение, порываясь уйти. Он загородил ей дорогу.

— Мы с тобой одни. Двое нас и никого больше. Никого, ни людей, ни звезд.

Показал на звездное небо.

— Эти не для нас. Слишком высоко. Мы пониже. Верно?

Пододвинулся ближе, шепнул:

— Ты не бойся.

Лена из самолюбия не отодвинулась. Вот еще — такого бояться. А он понял это по-своему.

— Эх, Ленка! Да ты для меня…

Грубо обнял, сунулся в лицо мокрыми губами. Лена оттолкнула его пьяные, липкие руки и ушла. Он что-то крикнул вслед.

В каюте Лена заперлась на ключ. Утехин пришел, подергал дверь. Из замочной скважины зашипело с пьяной страстностью:

— Ну, чего ты? Открой!

Лена тоже приложила губы к скважине, прошептала:

— Дурак!

Некоторое время его новые ботинки недоумевающе поскрипывали подле двери. Потом удалились и снова заскрипели, в этот раз на палубе. Утехин, прильнув к соседнему окну, позвал с мольбой в голосе:

— Ленка!.. Ей-богу, хватит в прятушки играть. Открой, тебе говорят! Леночка…

Чей-то мужской голос тихо, но угрожающе загудел в ответ:

— Этого еще не хватало! Что вам надо?

Некоторое время Утехин молча размышлял, не понимая, в чем дело. Потом забормотал:

— Вот так раз… Нашла, значит, себе… Успела!

Лена смеялась, зажав лицо подушкой.

* * *

Утром ее разбудила глухая, щемящая сердце, тишина. Пароход стоял. Где? Почему? Поспешно оделась. Вышла на палубу. Со всех сторон пароход плотно окутывал густой туман. Везде он одного цвета — серого. Только внизу проступало что-то зеленоватое, неясное, живое. Тревожно провыла сирена и смолкла. Где-то рядом стоял другой пароход. Четко послышался окрик:

— Архипенко! В машинное!

Пароход спал. Только на палубе прогуливался вчерашний лейтенант.

— Скоро двинемся? — обратилась к нему Лена.

— Видите, туман.

И спросил:

— А вы куда едете?

— Не знаю, — ответила Лена и вздохнула.