Охота на волков

– Пока не спиться… – неопределённо пробурчал в ответ старший из них – высокий, узкоплечий сержант Иванов, дымя папиросой.

– Волнуемся чего-то! – улыбнулся круглолицый, коренастый боец Рудык с огненно – рыжими, но коротко остриженными волосами, сидевший рядом с сержантом на окне веранды. – Уже б утро скорее!

– От меня что ль устали, а, Рудык? – улыбнулся глазами капитан. – Ты, кстати, шевелюрой своей нас в лесу демаскировать будешь! Ты в курсе?

Иванов засмеялся, подавившись табачным дымом, и закашлял.

– Так постригся ж… – виновато пожал плечами Рудык, ощупывая короткие, жёсткие волосы и покраснел своим веснушчатым лицом.

На ступеньках сидел рядовой Чижиков. Он настолько увлечённо читал маленькую, толстую книжку в мягком переплёте, что не сразу услышал голос капитана.

– Иванов! Всю деревню, понимаешь, задымил! – отмахиваясь от табачного дыма, нахмурился Юрьин.

Чижиков, словно вернувшись в реальность, вскочил и прижал книгу к ноге.

– А ты чего не спишь? – обратился к нему капитан, уткнув руки в бока. – Что там у тебя? Устав?

– Никак нет! – кротко проговорил Чижиков и стал убирать книжку под маскхалат.

Бледнолицый, русоволосый, не приметный с виду парень по фамилии Чижиков был самым молчаливым из трёх подопечных Юрьина. Излишняя интеллигентность не позволяла ему болтать попусту. Он больше читал и часто пребывал с видом задумчивым, сосредоточенным, словно вечно нагруженный трудноразрешимыми задачами. Однако, двое его товарищей, сержант Иванов и рядовой Рудык, хоть и соответствовали поведением и интересами своим ровесникам, но над молчаливым Чижиковым не подшучивали, держали его в коллективе. Впрочем, у этих трёх не похожих с виду ребят объединяло одно общее обстоятельство, – они все были с первых дней на фронте, кто-то несколько месяцев, а кто-то и больше года. Все трое добровольно изъявили желание попасть в органы госбезопасности, прошли все необходимые проверки и имели идеальные анкеты.

– Давайте, ребята, спать! – с серьёзным видом сказал капитан. – Вставать нам рано, с петухами, понимаешь, а потом будет длинный и трудный путь!

– Товарищ капитан! – обратился к нему Иванов, вышвырнув окурок за забор, – Может, хоть сейчас какую-то ясность внесёте – что нас там ждёт?

– Девки голые! – посмеялся Юрьин, но, чуть подумав, добавил: – Пойдёмте в дом, расскажу.

Иванов, Рудык и Чижиков расселись за длинным столом, возле уже пустого самовара. Юрьин сел в начале стола, на хозяйское место.

– В общем-то, кое-что, братцы, вы уже слышали. Идём не воевать! – рассказывал капитан, сложив руки на стол. – А, вообще, вы – парни опытные, должны были догадаться, что к чему.

– То, что в тыл финнам идём ещё пару месяцев назад поняли! – перебил капитана Иванов. – С какой целью, вот, что не ясно!

– Будете вести наблюдение! Собирать информацию и докладывать сразу в управление. Сколько – не знаю. Может, и месяц, может, и все три. Подробности ближе к делу. Задание секретное, ни кому не болтать!

– Скукота! – махнул рукой сержант с кислой миной на лице.

– Надо было в казарме оставаться, там, поди, веселее! – усмехнулся в ответ Юрьин, вставая из-за стола и добавил с видом серьёзным, сосредоточенным: – Да, не воевать туда идёте, но дело, повторюсь, очень важное!

В доме Егорова тоже не спали. Поздний домашний вечер вяз в напряжённой немоте. За окном алело вечернее солнце, освещая кухню пивным янтарём, а, разошедшийся под ночь, ветер теребил худые берёзовые ветви, и те играли тонкой неровной сетью теней на шершавой поверхности дощатого кухонного стола. Здесь же, за столом, сидел Егоров. В задумчивом молчании он пил уже вторую кружку смородинового чая. Настя подала ему к чаю тарелку черничного варенья, но Егоров оставил её без внимания. Хозяин дома был мрачен. Мрачным казался и сам дом. Будто вселенская тревога поселилась в нём, пробралась в каждый угол, в каждую щель. Дурные мысли пожирали Егорова изнутри. Он не сводил тяжёлого взгляда от окна, но был настолько погружен в свои думы, что вместо, набиравшего цвет, заката и беспокойных берёзовых ветвей видел лишь пустоту. Он боялся заговорить с женой, потому что знал, что любой разговор непременно вернёт их к больной теме надвигающегося дня. И тогда супруга вновь запричитает, заплачет, а Егоров, чувствуя за собой вину, будет извиняться, успокаивать, ублажать.

Настя возилась возле мужа. Одев кухонный передник, повязав голову белым льняным платком, она то мыла посуду, то протирала стол, то подметала пол. Волнение, царившее внутри её, не давало покоя ни рукам, ни ногам.

– Всё думаю, что тебе с собой дать, – вдруг озадачилась она, приложив ладонь к щеке и озираясь по сторонам, – Думала куропатку потушить, да лука нет. И картошки немного осталось совсем. Надо было всё ж в те выходные в Восмусе отовариться. Да кто знал…

Она украдкой взглянула на мужа. Тот сидел молча, сильно сгорбившись своей массивной фигурой.

– А может хоть пару картофелин отварить тебе? Всё же не много-то её есть, – сказала она, помолчала, и вновь сокрушенно покачала головой: – Лучше б, конечно, потушить. Лука нет. Без лука ни как.