Охота на мудрецов. Неизданное

Дозволено ли мне менять реальность? Вмешиваться предсказаниями в череду событий, ломать чьи-то судьбы и стряхивать жизни, как соринки с рукава? Замахнулась, правда? Мои стихи – мое личное безумие. Ни рифмы, ни слога, ни стиля, ни глубокой мысли, а только описание грядущего. Иногда настолько примитивное, что стыдно показывать. Краснею, видя, как лечащий врач вчитывается в строки. От напряженной работы мысли на его гладком лбу собираются складками морщины. Я считаю их. Ровно три. Забавно, Мотылек сделала бы точно так же, а потом долго рассуждала, почему их три, а не две иди четыре. У каждого цзы’дарийца не зависимо от пола и возраста. Не важно, что одинаково, интересно, почему именно три?

– Значит, на центр нападут, – хмыкает Луций Квинт, – когда?

– Не знаю, там не указано.

Глупый вопрос и слышу я его не в первый раз. Предсказания составлены так, что сбывается ровно то, что в них написано. А время, место и другие подробности могут меняться. Вселенная, приоткрывая тайны, всегда оставляет для себя лазейку.

– Вооруженное нападение на Дарии невозможно, – вздыхает психиатр, – ты ведь понимаешь, верно? Мы дома, здесь нет войн и конфликтов, наши солдаты не воюют друг с другом. Кто будет в них стрелять? Целых десять погибших, немыслимо! Ладно бы падение метеорита, землетрясение, хотя откуда ему взяться на равнине, но атака? Нет.

Будет атака, я уверена. Стих, не просто стих, а предсказание. Когда информация идет из-за потенциального барьера, превращаясь в рифмованные строчки, у меня всегда немеют пальцы ног, будто я ходила в легких тапочках по морозу. Странный симптом и очень глупо звучит в качестве оправдания. «Ты уверена, что десять цзы’дарийцев умрут?» Да, конечно, у меня пальцы ног онемели.

– Поэтесса, – ласково говорит Луций, – возвращайся в общую комнату, а я схожу к капитану Дару и покажу ему предсказание, хорошо?

– Хорошо.

А что мне остается делать? Не доказывать же с фанатичным блеском в глазах, что охрану нужно усилить прямо сейчас, и ждать нападения в любой момент. Вся боль предсказаний в том, что они сбываются. Всегда. Как бы громко я не кричала и не пыталась их предотвратить.

Выхожу из ординаторской и плотно притворяю за собой дверь. Никуда Луций не пошел, конечно же. Убрал листок в стол и занялся другими делами. Знаю, что желает добра и не хочет выставлять меня идиоткой. Потому и прячет такие невозможные предсказания. Горько и солоно.

Иду по коридору закрытого военного центра и ловлю взглядом каждого проходящего мимо. Встревоженный санитар, пасмурный врач, кто из них? Чью жизнь я посчитала среди тех десяти? Не отгадаю никогда и уже не предскажу. Не умею задавать вопросы о будущем, только слушать и записывать, то, что мне сообщают. Как телефон, настроенный на мир за потенциальным барьером. Кто диктует мне предсказания? С какой целью? Марионеткой себя чувствую в ловких руках высших сил. Слишком часто записав предсказание, думаю, а что было бы если… не расскажу, не покажу, порву лист и забуду? Тогда вмешательство станет минимальным, и? Ничего. Все равно сбудется.

В общей комнате только Маятник с Конспирологом. Выпуск новостей давно закончен, телевизионная панель выключена, а мудрецы вяло переговариваются, перебирая варианты конца света. Замучили меня спрашивать, не предсказалось ли что-нибудь эдакое? Нет. Обещала предупредить. Всем обещала рассказать. Каждый хочет знать, что его ждет и когда. А потом, услышав, кусают губы и чуть не плачут. Надоело!

– А где Создатель? – спрашиваю, усаживаясь за стол.

– Не вернулся еще, – отвечает Конспиролог, на всякий случай, оглядывая комнату. Странно. С Мотыльком остался? Довело ее до слез мое дурное предсказание, не иначе. Жив генерал, но как объяснить это насмерть перепуганной влюбленной? Виновата я опять и не знаю, как оправдываться. Кто меня заставлял показывать стих? Зачем? Но сходить к ней надо, доведет себя до карцера.

Над выключателями гаснут красные индикаторы, и раздается пронзительный писк источника бесперебойного питания.

– Опять электричество отключили? – крутит головой Конспиролог.

– Да, это заговор, чтобы ты пропустил следующий выпуск новостей, – едко отвечает Маятник.

– Катись в бездну, – отзывается увечный мудрец, но вяло и без злобы.

Поднимается на ноги, прислушиваясь к тишине. Закрываю глаза и стараюсь не слышать выстрелов бластера из пророчества, не считать в уме падающие тела с прожженными в них дырами, не чувствовать запаха обугленной плоти. И тогда, может быть, война не придет в мой дом.

– Что это? – спрашивает Маятник, услышав первый оглушительный хлопок.

– Огнестрел, – чеканит Конспиролог и делает шаг в сторону от закрытой двери.

Сбылось. Слишком быстро на этот раз. Сдаюсь, покоряюсь и в уме отсчитываю «один». Не успела подумать, есть ли в списке я? Обреченно смотрю на мужчин. Бывшие военные должны знать, что делать, но они только переглядываются и молчат. Раздаются еще два выстрела. Три. В коридоре топот ног и отрывистые команды.

– Так и будем сидеть? – спрашиваю я.

– Хочешь под пули броситься?

Конспиролог растерян и зол. Что мы можем без оружия?

– Спрятаться хочу.