Огонек

Облачко вдруг чихнуло, и тонкий звон, подобно бьющемуся хрусталю, разлетелся во все стороны мерцающей крошкой.

Сириус в недоумении нахмурился пуще прежнего и пробурчал, растягивая слова:

– Так-так, а что бы это значило? – а облачко вдруг встрепенулось, вздрогнуло и перестало светиться. Превратилось в маленькую звездочку, в крохотный огонек, от которого не веяло ни теплом, ни дымом.

– А что бы это значило? – тончайшим перезвоном повторило оно, и кошачьи глаза наполнились искренним недоумением.

Сириус прижал уши и несколько раз моргнул в надежде, что иллюзия бесследно испарится. Но малыш и не думал пропадать, и кот чувствовал, будто незваный гость смотрит ему в самую душу своими невидимыми ясными глазками.

– А что это ты такое? – наконец спросил кот, продолжая боязливо жаться к полу.

– А что это я такое? – вторил огонек и закружился на месте бледной вспышкой.

Сириус склонил голову на бок, затем на другой; поднялся и уселся напротив таинственного облачка.

– А что это ТЫ такое? – вдруг прозвенел голосок, и Сириус сначала даже не понял, что обращаются к нему.

– Я? Понятное дело – кот, – ответил он и в подтверждение важно дернул хвостом.

– И я – кот, – повторил малыш, и его тихий смех отразился глухим перешептыванием стеклянных игрушек на еловых ветках.

– Уж нет! – фыркнул Сириус. – Какой из тебя кот? Хвоста у тебя нет, клыков и шерсти – тоже. Да и где это видано, чтобы коты выпадали светом из елочных игрушек?

– А кто же я? – как-то раздосадовано спросил малыш, и его тонкий голос прозвучал протяжно и пискляво.

– Ты?.. – Сириус задумался – Я, разумеется, мало сведущ в подобных чудесах, но думается мне, что ты – мелкое облако, сорвавшееся с неба. Или, может, огонек, как вон те ребята, – и кот кивнул на догорающие на каминной полке свечи.

– Огонек! Огонек! – оживившись, повторил голосок, и свечение его стало едва ярче.

Сириус вдруг поднялся, вальяжно обошел малыша вокруг, присматриваясь и принюхиваясь, и добавил:

– Только вот ты на них не очень-то похож.

– Почему это? – удивился Огонек и задребезжал: – Они – огоньки и я – Огонек.

– Да только другой ты. Они – кусачие и совсем не дружелюбные. А ты – какой-то особенный, – Сириус снова выгнул шею: – Только вот не пойму я никак, что в тебе странного.

– Огонек! Огонек! – требовательно зазвенело облачко, и Сириус тяжело выдохнул.

Подумал еще немного, и вдруг в его наполненных теплым медом глазах промелькнула идея.

– А давай у них и спросим! – предложил кот. – Не оставлять же тебя здесь, среди осколков. Если ты такой же, как они, то кто-то тебя и приютит на свой фитиль. Уж своих они обижать не станут.

Огонек согласно взвился в воздух.

– Забирайся на меня, малыш, – подозвал Сириус и пригнулся на лапах, позволяя Огонечку вспорхнуть себе на холку. – Только не свети так ярко, мне в полумраке передвигаться быстрее и приятнее.

Малыш ничего не ответил, потускнел как смог и притаился среди густой кошачьей шерсти.

Сириус в несколько ловких прыжков пересек зал, запрыгнул на кресло, с него – на каминную полку и боязливо подкрался к цветным свечам.

Воск неторопливо плавился крупными каплями, источая густой аромат смущенных лавровых листьев и приторного цитруса. Пламя ритмично дрожало на ссутулившихся фитилях, но от кошачьего прыжка огни вдруг волнами заиграли из стороны в сторону и недовольно забубнили, заворчали треском и шипением.

– Ну вот, – тихо проурчал Сириус, прижимая уши, – можешь познакомиться со своими друзьями.

Огонек осторожно сполз с кошачьей спины и подплыл к самой низкой, самой сгорбленной свече. Смущенно покосился на нее, затем оглянулся на кота, что подбадривающе улыбнулся.

– Огонек… – представился малыш и замер в ожидании ответа.

Старая свеча вдруг хрипло усмехнулась и сгорбилась еще сильнее, отчего пепел ссыпался с ее фитиля прямо в горячий воск.

– Не горишь, – скрипящим голосом ответила она. – Где же это видано, чтобы «Огонек» и не горел?

– А я могу! Могу гореть! – взбодрился малыш и засиял вдруг так ярко алмазными гранями, что даже свечи померкли в его мерцании.

– Прекрати-и! – закряхтела старая свеча, и Огонек покорно померк. – Что же, поди ближе к моему пламени. Посмотрим, может, ты гореть будешь, коли светить не умеешь как положено.

Огонек поугас еще сильнее, словно нахмурился или смутился. Сириус недовольно прищурился, но свеча предупреждающе встрепенулась, и кот остался сидеть на месте, нервно подергивая хвостом.

Огонек подлетел ближе и взвился в воздух, осел на самый краешек воскового озера, от которого тянуло благовониями.

– Ну давай же, – подозвала свеча, – теперь коснись моего огня. Если сумеешь разгореться, я тебя при себе оставлю.

Ближе подходил Огонек к пламени, а у Сириуса шерсть поднималась дыбом – не доверял он красоте вольных свечей. Никогда не нравились ему их задорные игры, когда они мешали его ночной охоте, разгоняя тени, или когда дурманили своим ароматом – терпким и надоедливым, – путали кошачьи мысли.

– Ай! Жжется! – вдруг воскликнул Огонек, и серебряный плач невидимой дымкой повис в сгущенном воздухе.