Огонь в затемненном городе

Олев рассказал, что Мээли отыскала его и захотела поговорить с ним с глазу на глаз. Это было для Олева, конечно, весьма неожиданно. Как читатель, может быть, уже догадался, после истории с полевой сумкой между Мээли и Олевом не было почти никакого контакта.

«Прости меня», — сказала Мээли.

Олев остолбенел от неожиданности.

«Я ужасно глупая девчонка», — сказала Мээли.

А Олев все еще стоял как столб, ничего не понимая.

Тогда Мээли сказала, что Линда открыла ей глаза, и тут же из глаз ее полились слезы.

Выяснилось, что Линда рассказала Мээли все до капельки — начиная с полевой сумки и кончая своим песенником. После этого Мээли стала испытывать угрызения совести. Ее мучило, что она напрасно подозревала нас. Вот она и решила просить прощения у Олева. Почему именно у Олева? Она знала, что мы неразлучные друзья, и думала, что Олеву точно так же известно обо всем, как и мне.

— Ну и чем же все это кончилось? — спросил я.

— Там, где в игру вступают девчонки, не жди ничего хорошего, — хмуро объявил Олев.

Я не мог согласиться с его жизненной мудростью — ведь именно Линда рассеяла подозрения Мээли и окончательно распутала всю эту сложную историю.

— Чем же это все-таки кончилось?

— Тем, что Мээли в конце концов перестала плакать, — сказал Олев. — Но я-то все еще ничего не мог ответить. Стоял, как немой.

— Это вроде на тебя не похоже.

Олев будто и не обратил внимания на мое замечание.

— Наконец я все-таки спросил прямо, что все это должно означать.

«Разве же Юло тебе ничего не говорил?» — удивилась Мээли. Она не могла поверить, что Олев ничего не знает.

Он был вынужден признаться, что я ничего ему не говорил.

«Может быть, Юло не хотел зря доставлять тебе огорчение?» — высказала предположение Мээли.

На этом месте Олев выдержал маленькую паузу и внимательно уставился на меня, как бы вопрошая: не могло ли это на самом деле быть так?

«Конечно же, Юло не хотел без надобности огорчать тебя», — повторила Мээли и рассказала Олеву, как все вышло.

Сама она никогда бы и не вздумала подозревать нас. Но ее предостерегла тетя. Она сказала, что мы безусловно подручные Велиранда и вынюхиваем Кярвета. Это, дескать, просто невозможно, чтобы полевая сумка, никем не замеченная, так долго валялась в лесу. Тетя сказала, что в нынешние времена никому нельзя доверять и что полиция в своих интересах может использовать именно мальчишек, потому что их никто не станет бояться. Она велела Мээли держаться от нас подальше, чтобы не навлечь на их семью страшного несчастья. А когда Арви перед всем классом обозвал меня полицейским шпиком, подозрения Мээли получили новую пищу.

Рассказав все это Олеву, Мээли еще раз попросила прощения за то, что так жутко могла о нас подумать.

«Линда открыла мне глаза», — подчеркнула она.

Линде она доверяла. Линда такая девочка, которой верят.

— Надеюсь, ты не сказал ей, что это мы предупредили их о Велиранде? — спросил я.

— Нет, — ответил Олев и спросил: — А ты — Линде?

— Я тоже не сказал.

Были все-таки вещи, которые должны остаться известными только нам двоим.

— Несмотря ни на что, я не могу обижаться на Мээлину тетю, — сказал Олев. — Страх имеет все-таки огромную власть над людьми.

— Но есть и такие люди, которые ничего не боятся, — ответил я. — Даже смерти.

— Это точно. Но если бы никто не боялся даже смерти, тирания Гитлера не продержалась бы ни часу. Невозможно же расстрелять всех людей или засадить в тюрьмы.

— Пожалуй, ты прав, — сказал я. — В том-то и беда, что большинство людей все-таки боится.

— Но наверняка и сам Гитлер боится.

— Кого?

— Всех тех, кто не боится его.

В этот день мы еще долго говорили с Олевом о страхе, войне, жизни, Мээли и о многом другом.

Наконец наступило время отправляться в гимназию.

— Мээли очень славная девочка, — сказал я в заключение. Он, правда, ничего не ответил, но по выражению лица Олева я понял, что мои слова обрадовали его.

СТАЛИНГРАД

Второе февраля 1943 года. Этот день навсегда останется в мировой истории. Так же, как мы теперь изучаем сражения под Марафоном и Саламином, тысячи лет спустя дети будут изучать Сталинградскую битву, которая окончилась полным разгромом фашистских войск.

В сражениях под Марафоном и Саламином древние греки спасли свою страну, свой народ и культуру. Но Сталинградская битва означает, что Красная Армия спасла Европу, народы этих стран и культуру этих народов.

Наш город увешан флагами со свастикой. Но это уже не победные флаги. Они приспущены. Это траурные флаги. Оккупанты в трауре, потому что такое большое поражение нельзя скрыть.

Такие же траурные флаги висят сейчас повсюду в Германии и в оккупированных странах — во Франции, в Голландии, в Бельгии, Люксембурге, Норвегии, Дании, Польше, Австрии, Чехословакии, Югославии, Греции… Просто страшно делается, как подумаешь, сколько стран оккупировано. В действительности Венгрия, Румыния и Болгария тоже оккупированы, хотя их правительства и были сами согласны впустить немецкие войска. И во всех этих оккупированных странах люди сейчас думают о Сталинграде, думают о том, что, может быть, именно в Сталинграде берет начало их освобождение.