Огонь неугасимый

— Я думал и испытывал, — не допускающим сомнений топом подтвердил Антонов. — Это и практикой доказано, и в технической литературе о том же говорится. Могу тебе дать свои журналы и книги.

— Что ж, книги возьму с удовольствием. Если можно, завтра же зайду.

— Пожалуйста.

— Гена правильно говорит, сынок, — сделал вид, что согласен с Антоновым, Сулейман. Он вовсе не хотел, чтобы сын все до тонкостей выкладывал при этом несимпатичном ему парне. — Все дело в станке.

— Но станок состоит из разных частей, — продолжал Иштуган, не обращая внимания на подмигивания отца. — И не каждая часть одинаково чувствительна к вибрации. А вот какая из частей оказывает решающее влияние на вибрацию, — до этого еще додуматься надо.

— Тут надобен доктор, — на сей раз уже с раздражением сказал Сулейман. — Без трубки, не прослушав весь станок, не доищешься, где самое тонкое место.

— Конечно, — согласился Погорельцев. — Дела еще много… Но ты на правильном пути, Иштуган. Продолжай в том же духе. А пока разрешите мне откланяться — не попало бы от старухи. Совсем расстроена, бедняжка, что Баламир в больнице.

— И сегодня тоже ходила навещать Баламира? — спросила Гульчира.

— А как же. Лежит, уткнулся носом в стену. Не хочет даже разговаривать. А конца расследования и не видно еще.

— А что, сам он не знает? — спросила Марьям.

— Как он может знать, ежели его темной ночью в спину ударили.

— Вот подлецы!.. В спину ножом, га!..

— Бандит какой-нибудь, верно… Ну, пойду. Будьте здоровы. — И, ткнув недокуренную папиросу в пепельницу, Антонов поднялся.

Это движение руки Антонова, потянувшегося с недокуренной папиросой к пепельнице, внезапно заставило Нурию глубоко задуматься.

Ее уже несколько раз вызывали к следователю. Она рассказала обо всем, только об одном забыла рассказать — о том, что и Альберт, бросив недокуренную папиросу, вышел вслед за Баламиром и Розалией в коридор. Ей и в голову не приходило, что Альберт тоже может быть замешан в эту историю. Но сейчас этот жест, которым Антонов ткнул в пепельницу недокуренную папиросу, вдруг вызвал в ней страшное подозрение, буквально потрясшее Нурию.

Прошло несколько минут, и она сама же испугалась своего подозрения.

«Возвести на человека подобную клевету. Нет, нет, Альберт не такой…»

В коридоре гости прощались.

— До свидания, Нурия, заходи к нам, — пригласил Матвей Яковлевич, просунув голову в дверь.

Наконец в зале остались только двое: Иштуган и Сулейман. Марьям ушла к детям, Гульчира — в свою комнату.

Иштуган собирал бумаги, разбросанные всюду книги.

Сулейман, побарабанив по столу короткими кривыми пальцами, предупредил:

— Ты, Иштуган, не очень-то раскрывай свои секреты этому усатому. Мне что-то не нравится он. Как бы тебя в дураках не оставил.

— Пустое, отец. Антонов никогда не позволит себе такой низости.

— Может, я и ошибаюсь… Старики всегда осторожничают. Ладно, будем отдыхать. На сегодня хватит. Нурия, постели-ка мне постель, дочка. — И, взглянув на Нурию, вдруг встревожился: — Ты что так изменилась, дочка?

— Разве? Не знаю, отец! Обожди, сейчас постелю.

Когда Иштуган сказал Марьям о подозрениях отца, она долго смотрела на мужа.

— Ты и сам в нем сомневаешься? — спросила она.

— Нет, нисколько. Старится наш отец…

— Я тоже не допускаю мысли, чтобы Антонов был способен на это… Меня, Иштуган, другое беспокоит.

— Что именно?

— Гульчира… Мне кажется, они с Геной пришли вместе. Но, чтобы не заметил отец, вошли в комнату порознь.

— Гульчира не ребенок. Сама должна знать, что делает, — сказал не любивший подобных разговоров Иштуган.

Дело не в том, Иштуган, ребенок она или не ребенок, а в том, что она все еще никак не может помириться с Азатом. А любит его. И сейчас она не без умысла заигрывает с Антоновым.

— Ежели сами не мирятся, кто их помирит?

— А все-таки, Иштуган, поговори с Гульчирой. Боюсь я, как бы из-за этой нелепой ссоры Гульчира не решилась на непоправимый шаг…

— Ладно, попробую. Но о чем же мне говорить с ней?

— Гульчира, сам знаешь, по характеру резковата… Мне кажется, виноват не только и не столько Азат, сколько сама Гульчира. И лишь гордость мешает ей понять это.

— Гм… Дай подумаю день-другой.

— Не тяни с этим делом, как бы потом не пожалеть, да поздно будет.

Заплакал один из малышей. Марьям кинулась его успокаивать.

Заложив руки за спину, Иштуган шагал в раздумье по комнате. Выл ветер. На оконных стеклах расписал свои узоры трескучий мороз.

— Иштуган, ты давеча, кажется, не присоединился ни к мнению Гены, ни к старикам. У тебя что-то свое на уме. Правда?

— Неужели заметила? — улыбнулся Иштуган, одной рукой обняв жену за плечи.

— Как же не заметить… когда у тебя это прямо-таки на лбу написано.

— Даже так? Да, ты права, Марьям. — Он взял жену под локоть и заглянул ей в глаза. — У меня есть одна тайная мыслишка. По-моему, источник вибрации детали не в станке, а в резце. Но, чтобы доказать это, нужно еще сделать приспособление для гашения вибрации разных частей станка. Если мне удастся доказать это, я соберу все свои приспособления в кучу и с величайшим удовольствием выброшу их на свалку.

— Щедрый ты, однако, Иштуган!