Огонь неугасимый

Вчетвером уселись вокруг стола. Гаязов с первого взгляда понял, что Муртазин плохо спал эти дни, — веки у него припухли, крупные черты лица стали еще резче.

Директор начал без всякого вступления:

— Я решил отказаться от сеялок. Я убежден, что проект Назирова надо во что бы то ни стало защитить и пойти на значительное увеличение выпуска запчастей и установок, если этого потребуют от нас взамен сеялок.

— Как же это так, Хасан Шакирович, — спросил простоватый Калюков, — одной рукой утверждают проект, другой…

— Ничего удивительного, Пантелей Лукьяныч, — сказал Муртазин. — Жизнь меняется, меняются и планы. Если бы дело клонилось в разумную сторону, я бы не возражал. И не такие проекты иногда летят. Хуже, что в министерстве плохо знают особенности каждого завода и важный государственный вопрос решают формально. «Казмаш» — завод сельскохозяйственных машин? Да. Сеялки нужны для сельского хозяйства? Да. Все очень просто. И не хотят задуматься над тем, что «Казмаш» выпускает дизели, установки, требующие обработки деталей по второму классу. Значит, у нас и станки соответствующего назначения, и рабочие с высокой квалификацией. А что такое сеялки? Это грубое производство. Для них нужно менее совершенное оборудование, да и рабочие руки не таких мастеров. Если нам навяжут сеялки, мы вынуждены будем на точных станках силами высококвалифицированных токарей и лекальщиков производить обдирочные работы или расстаться с нашим коллективом и набрать новый. Разве это не преступление с государственной точки зрения?

Муртазин говорил как будто спокойно, ровным тоном. Только ноздри у него чуть трепетали да глубоко посаженные карие глаза то и дело сердито вспыхивали.

Решение пойти на конфликт с министерством далось Муртазину совсем не легко. Он мучительно размышлял, прежде чем отважиться на прямой отказ выполнить министерское задание по сеялкам. Но, утвердившись окончательно в своем решении, Муртазин уже не мог отступить. Хотя ясно представлял, конечно, что его ожидает, если ему не удастся доказать свою правоту.

У себя дома, отрываясь от справочников, книг и расчетных таблиц, он ходил по комнате, сжимая кулаки, ругался. Ему не хватало воздуха, он открывал форточку и, взлохмаченный, исхудалый, с расстегнутым воротом, неотрывно смотрел в утренний рассвет над Казанью.

И сейчас он напрягал всю свою волю, чтобы не показать, какой ценой ему достается это внешнее спокойствие.

— Так неужели в министерстве этого не знали? — все удивлялся Калюков.

Румянец на его скулах словно пожелтел, выцвел — он тоже понимал, что значит отказаться от министерского задания. Пугало его и молчание парторга. Гаязов сидел, склонив голову, только изредка взглядывая на директора, и трудно было понять, одобряет он его или нет.

С той минуты, как прибыл пакет из министерства, Гаязов понял, что крутой, решительный Муртазин откажется от этих сеялок, и делал все, чтобы удержать директора от опрометчивого шага. И до сих пор Гаязов продолжал считать, что Муртазин не до конца взвесил все последствия, и про себя одобрял простодушные вопросы Калюкова, — они давали повод еще раз оценить все доводы «за» и «против».

— Чему вы так удивляетесь, Пантелей Лукьяныч, — сказал главный инженер, — разве кто-нибудь из министерства приезжал на «Казмаш» и видел его своими глазами? Ведь нет.

— Да, еще вот что, — продолжал Муртазин, откашлявшись и прижимая рукой теплый шарф к горлу, — я приблизительно подсчитал, что получится, если предлагаемые нам сеялки дать Кировоградскому заводу, который и сейчас их выпускает. Он наш годовой план выполнит за… двадцать три дня! А «Казмашу» только для освоения потребуется месяца два. Я не говорю уже о том, что наши сеялки по сравнению с кировоградскими будут вдвое, если не втрое, дороже.

— Для такого крупного завода, как Кировоградский, вероятно, найти эти двадцать три дня не так-то просто, — сказал Гаязов.

— Конечно, не просто, — ответил Муртазин, — но легче, чем ломать «Казмаш», который способен выпускать самые сложные и точные современные машины.

— Кировоградский завод не входит в наше министерство.

— Здесь-то и вся беда, — подхватил Муртазин слова Михаила Михайловича. — Государственные интересы приносятся в жертву ведомственным! Пора уже этому положить конец! — Муртазин стукнул кулаком по столу. — Это самый серьезный тормоз развития нашей промышленности на нынешнем этапе. Ладно, мы отвлеклись, товарищи. Значит, вы одобряете мои соображения?

— Мы-то одобряем, а что там… — Михаил Михайлович покачал белой головой. — Мне приходилось с ними сталкиваться не один раз. Переубедить их… почти невозможно.

Муртазин хмуро помолчал и неожиданно улыбнулся.

— Я не боюсь драки, Михаил Михайлович… Лучше пусть мне башку снимут, чем будут страдать интересы завода.

Пантелей Лукьянович растерянно смотрел то на главного инженера, то на парторга. Ему хотелось крикнуть: «Да одерните вы его, зачем лезть на рожон!» Но он не произнес ни слова.