Огни в долине

Майский и Федя озадаченно переглянулись. Александр Васильевич ободряюще улыбнулся: не узнал, мол, тебя парторг, и подтолкнул лейтенанта вперед. Они направились следом за хозяином по узкому полутемному коридорчику, миновали прихожую, кухню, маленькую гостиную и оказались в спальне. Свет сюда проникал через единственное окно, завешенное занавесками и заслоненное с улицы большим деревом. Иван Иванович лег на кровать, подложив руки под голову и молча уставился в потолок. Александр Васильевич и Федя, поняв, что приглашения не дождутся, сели за маленький стол, заваленный подшивками газет и журналами. В комнате пахло луком и винным перегаром.

— Приболел, Иван Иванович? — участливо спросил директор, разглядывая Слепова.

— Ага, — скучным голосом отозвался тот. — Простудился.

— Сейчас это легко. Самая коварная погода: то припекает, то холодно. А я думаю, что же случилось с нашим парторгом: вчера нет, сегодня нет.

— Будет тебе лирику-то разводить, — оборвал Иван Иванович. — И без меня проживете. Не был два дня в конторе, так на прииске и дело встало. Так и поверил, дожидайся. Что я, не имею права болеть? Могу бюллетень показать.

Майский пожал плечами.

— Не хочешь, не верь, а нам без тебя трудно. Поправишься, потом поговорим… А к нам вот на праздник Федя Кравцов приехал.

— Ну да? — не поворачивая головы, возразил Слепов. — Еще чего придумал.

— Я не придумал. Вот он, перед тобой.

Иван Иванович рывком повернулся на постели, приподнялся на локте, вглядываясь в лейтенанта. И лицо его на глазах стало меняться: морщины разгладились, глаза заблестели, на губах появилась улыбка. Иван Иванович бросился к Феде. Тот встал.

— Федя! И вправду ты! Так какого лешего вы сразу-то не сказали? Хороши, нечего сказать. Бессовестные. Издеваетесь над стариком. А я смотрю, военный какой-то. Ну и пусть, мне-то что за дело.

Они обнялись и расцеловались. Иван Иванович преобразился. Торопливо раздвинул занавески на окне, привел в порядок смятую постель, натянул какую-то рубаху и пригладил волосы.

— Пойдемте в горницу, там посидим. Вот Стюры дома нет, к вечеру только будет. Но мы чего-нибудь сообразим по такому случаю.

— Ничего соображать не надо, — возразил Майский. — Мы на минутку. Время рабочее, дел много.

— Успеешь, директор, на тот свет попасть, — пробурчал Иван Иванович и стал рыться в буфете. Вытащил неполную бутылку водки, кусок колбасы, хлеб, принес соленые огурцы.

— За встречу выпить полагается, — приговаривал он, нарезая хлеб большими ломтями. — Мы русские люди, у русских людей такой обычай издавна ведется. И не смотри на меня, директор. — Слепов налил в рюмки водку. Встал и, немного волнуясь, торжественно добавил: — За встречу. За твою службу, Федя.

Майский, хмурясь, чокнулся с парторгом и Федей, выпил, взял кружок огурца. Разговор не вязался. Федя от выпитой водки раскраснелся, стал рассказывать о Дальнем Востоке. Для него там многое было удивительно: и природа не такая, как на Урале, и люди другие. Иван Иванович опять потянулся к бутылке, но Майский успел взять ее первым и спрятал за спину.

— Довольно, Иван Иванович, за встречу выпили, соблюли обычай. Скоро праздник, вот тогда можно будет еще.

— Скажите, пожалуйста, — вяло возразил Слепов и повернулся к лейтенанту. — Ты ко мне, Федя, вечерком приходи, когда его не будет. Поговорим по душам.

— Зайду обязательно, Иван Иванович, — уверил Федя и встал. — Меня тетка Васена ждет. Разрешите идти?

— Ишь ты! — Слепов откровенно любовался ладной фигурой лейтенанта. — Иди, разрешаю. А вечером-то приходи, слышишь?

— Так точно, слышу.

Федя ушел. Директор и парторг сидели молча, не глядя друг на друга.

— А ты чего не уходишь? — Слепов пожевал бледными губами. — Говорил, дел много, а сам сидишь. Навестил меня, и ладно. Иди, работай.

— Успею, — спокойно ответил Майский. — Ты лучше вот что скажи, Иван Иванович, какая у тебя болезнь?

— Простуда, — чуть усмехнулся Слепов, потирая острый, в серебристой щетине, подбородок. — Не веришь?

— А это, — Александр Васильевич кивнул на бутылку, — лекарство от простуды?

— Не твое дело, директор, — Иван Иванович отвел глаза в сторону.

— Нет, мое, парторг, мое! И скажи, что все это значит? Не являешься на работу, пьешь, даже не бреешься. Что это значит, я спрашиваю? Выговор хочешь заработать? А могут и из партии исключить…

— А то и значит, — резко перебил Слепов. — По-твоему, парторг не человек? У него нет души, нет сердца?

— Глупости говоришь. У него и душа, и сердце должны быть. Только душа — чище, светлее, отзывчивее, а сердце — больше, добрее, чуткое сердце.

— Ага, — обрадовался Иван Иванович, — вот ты и сказал, что надо.

— Не понимаешь? Ну, дальше, дальше.

— А дальше вот что. Земцов-то Петр Васильевич не зря тебе говорил про свои опасения. Арестовали его.

— Врешь! — почти выкрикнул Майский и встал в сильном возбуждении. — Врешь! Не может этого быть.

— В другое время, директор, я съездил бы тебе по физиономии за такое слово, — спокойно сказал Иван Иванович. — Не забывай, что я старше тебя на двадцать лет и так говорить со мной не позволю.