Огни в долине

— И я тоже говорю. Зачем нам ссориться? Мы еще друг другу сгодимся, — обрадованно подхватил Сморчок. — Ты мой благодетель, Егор Саввич, это я ведь очень даже понимаю.

Старший конюх подошел к шкафчику, достал графин и два стакана. Старик загоревшимися глазами следил за ним. Кадык, выпиравший острым бугром на его жилистой шее, судорожно задвигался. Налив в стаканы настойки, Сыромолотов один придвинул Сморчку.

— Пей, нето.

— Вот это дело, это по-христиански.

С обычной жадностью старик выпил, поискал, чем бы закусить, но на столе ничего не было, кроме тарелки с хлебом, прикрытым вышитой салфеткой. Отломил корочку, понюхал и отбросил.

— Забористая у тебя настоечка, Егор Саввич, аж до кости прохватывает. На чем настаиваешь?

— На разных травках. Сказывай, зачем шел. Деньги, небось, понадобились?

— Оно, конечно, и деньжат бы не мешало. Сам знаешь, какое у меня довольство.

Сморчок оглянулся по сторонам и наклонился к самому уху Сыромолотова.

— Федор Игнатьевич желает повидаться с тобой.

— Тс! — Егор Саввич тоже оглянулся и тоже шепотом: — Да он что, рехнулся? Тут дело такое, комсомольца убили, следователь вот из Златогорска приехал, а он, беспутная голова, свидания назначает.

— Это уж ты ему скажи, Егор Саввич. Я что, мне велено передать, а ты сам решай.

Сыромолотов задумался, глядя в окно. Сморчок украдкой переставил стаканы, заменив свой пустой на полный, и тихонько выпил.

— Где он? — не глядя на старика, спросил старший конюх.

— Да где ж ему быть? В зимовье у Сухого болота. Просил, чтоб сегодня ты побывал. Потому и торопился я, потому и днем пришел. А ты накричал на меня, рубаху вот порвал.

— Не пойду я. Нельзя сейчас.

— Как знаешь, Егор Саввич, как знаешь. Только Федор Игнатьевич ждать будет.

— Тише ты, неровен час, услышит кто.

— Молчу, молчу. Дозволь еще глоточек.

— Пей, — махнул рукой хозяин.

Сморчок трясущимися руками схватил графин, налил в стакан настойку, выпил и опять налил.

— Графинчик-то у тебя, Егор Саввич, вроде как бы волшебный: сколько ни пей, а в нем завсегда настоечка, — и после паузы: — Ежели не пойдешь, тогда мне придется. Надо же сказать человеку.

— Пойду. На вот, — Сыромолотов достал бумажник, перетянутый по середине резинкой, открыл и бросил на стол червонец. Сморчок, как кошка мышь, схватил бумажку, и она исчезла где-то в складках его одежды.

— Ну, я пойду, стало быть, Егор Саввич, — заторопился старик. — Ты не тревожься, я огородами, никто и не углядит.

Выпив налитое заблаговременно вино, Сморчок ушел. Сыромолотов посмотрел ему вслед и недобро усмехнулся.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

В сумерках Егор Саввич вышел из дому. Одет он был легко, по-походному: штаны, заправленные в сапоги, рубаха навыпуск и пиджак. За плечами туго набитый мешок, в руке посох. Постоял на крыльце, прислушиваясь к звукам с улицы и, перейдя двор, открыл калитку в огород. Потревоженная, залаяла собака.

— Цыц, окаянная! — зло прошипел хозяин.

На западе еще догорала узкая полоска закатной зари. На ее фоне слабо рисовалась цепь далеких горных вершин. В темном небе замерцали бледные звезды. После жаркого дня земля еще не остыла, и вечер не принес прохлады. Сильно пахло укропом и полынью. Ночи стояли сейчас короткие: померкнет закат на западе, а через час-другой засветлеет восток. В распоряжении Сыромолотова было немного времени. Он быстро пересек огород, перелез невысокую изгородь из жердей и оказался у самого берега Черемуховки. Засыпающая река тихо плескала мелкой волной, отражая дрожащие звезды.

Егор Саввич полез в самую гущу прибрежных кустов и привычно нащупал кол, к которому была привязана лодка. Залез в нее, бросил мешок. Умело работая широким веслом, выгнал лодку на чистое место и, прячась в тени кустов, поплыл против течения.

Лодка бесшумно, словно призрачная, скользила по черной воде. В умелых руках старшего конюха весло опускалось ровно настолько, чтобы сильным гребком послать лодку вперед. Скоро огоньки Зареченска стали исчезать. Журчала вода, и глухо постукивало весло о борта лодки: справа-слева, справа-слева. Сыромолотову никто не встретился. Он проплыл до Сухого болота спокойно. Подчалил к берегу у высокой, склонившейся к воде березе, и по едва заметной тропинке стал подниматься на крутой берег. Густая трава доставала до пояса. Потом начались кусты, а за ними пошли деревья.

Здесь, в тесном сплетении еловых ветвей, и пряталось зимовье — полуземлянка с бревенчатой крышей на один скат, прикрытый толстым слоем дерна. Случайный человек мог пройти рядом и не заметить зимовье, мог даже ступить на крышу и не догадаться, что под ним жилье. Труба выходила сбоку крыши, прислонясь к стволу дерева, и тоже была незаметна.

Но Егор Саввич бывал здесь не первый раз и без труда нашел зимовье. Он уже спустился по земляным ступенькам к двери и взялся за скобу, когда крепкие руки схватили его за плечи сзади, больно сдавили. От неожиданности старший конюх сдавленно вскрикнул и выронил мешок.

— Кто такой? — послышался за спиной резкий, хрипловатый голос.

— Господи, можно ли так, Федор Игнатьич? И напужал, и руки у тебя словно клещи.