Огни в долине

— Ай, ай, ай, как живешь, товарищ директор. Подумать только. Ты хозяин такого прииска. Ты добываешь золото, а живешь, извини меня, дорогой, как самый большой бедняк дядя Аветик. Ай-яй-яй.

Александр Васильевич нахмурился. Ему было не очень приятно сравнение с каким-то неведомым дядей Аветиком.

— Живу, как могу, — сухо возразил он. — Вот скоро получу квартиру, женюсь…

— Женишься? Ай, как хорошо. Будем гулять. Я тоже женатый. Моя Кнарик доктор. Она не хочет ехать сюда, говорит, лучше приезжай ты, Ашот.

Карапетян придвинулся вместе со стулом ближе к столу и, подмигивая, спросил:

— Невеста есть? Хорошая? Тебе надо хорошую невесту.

— Есть. Вы ее видели, сегодня я с ней приезжал к вам.

— А видел, видел, как не видеть. У Ашота есть глаза, он все видит. Красивая девушка. Инженер. О, хорошо! Давай скорее делай свадьбу, и пусть Ашот Карапетян будет гость.

«Зачем же он все-таки пришел? — снова спросил себя Александр Васильевич. — Определенно, неспроста. После разговора у Слепова и вдруг визит…»

Гость вытащил массивный, с монограммой, золотой портсигар, раскрыл и протянул Майскому.

— Кури, дорогой. Это «Ира». Знаешь, Маяковский сказал: «Мы оставим от старого мира только папиросы «Ира». Вот эти. Он понимал толк в табаке.

— А я и не знал, что вы любитель поэзии.

— Ты много еще чего не знаешь, товарищ директор.

Оба закурили. Карапетян, выпустив струю ароматного дыма, снова оглядел комнату.

— Ни черта не понимаю. Ты директор, Еремеев был директор. Он занимал пять комнат в особняке, имел своего повара. Почему ты живешь здесь?

— Не будем говорить об этом.

— Почему не будем? Мы живем один раз, дорогой. Один маленький раз. Надо жить хорошо, приятно.

Жестом фокусника Ашот Ованесович извлек из кармана галифе бутылку вина, два золотистых крупных лимона.

— Дядя Рубен прислал, — пояснил он. — Наш коньяк, армянский. Выпей, написал, Ашот, со своими друзьями за мое здоровье. Давай рюмки.

— Рюмок нет, — смутился Александр Васильевич, — живу по-холостяцки. Но я что-нибудь поищу.

Он вышел и когда вернулся с двумя гранеными стаканами, Карапетян уже откупорил бутылку, нарезал лимоны, разложив аппетитные кружочки на блюдце, которое отыскал на столе.

— Давай выпьем, товарищ директор, за дружбу. Нам работать вместе. Зачем будем ругаться? Не будем ругаться. Лучше будем дружить.

«Ага, — подумал Майский, — теперь понятно. Ты пришел мириться. Что ж, и у меня нет особого желания ссориться с тобой. Если… если будешь работать, как надо». Засмеялся, сказал:

— Знаете, Ашот Ованесович, у русских есть пословица: дружба дружбой, а служба службой.

— Какой ты, — поморщился гость. — Когда двое мужчин друзья, они должны выручать друг друга. У нас на Кавказе так.

— На Урале тоже так.

Карапетян до половины наполнил стаканы, один придвинул Майскому, другой взял сам и чуть приподнялся.

— За мужскую дружбу.

Даже на расстоянии чувствовался необыкновенный аромат вина. Видно, дядя Рубен знал, что прислать племяннику. Александр Васильевич выпил сразу весь коньяк и взял кружок лимона. Карапетян тянул вино маленькими глотками, щелкал языком. Когда его стакан опустел, он задумчиво пососал лимон и снова налил вина.

— Слушай меня, Александр Васильевич, ты хороший человек, я это вижу. Ты хороший работник, это я тоже вижу. И ты будь хороший директор. А этого я пока не вижу.

— Как вас понять, Ашот Ованесович?

— Ай-яй-яй! — покачал головой Карапетян. — Ты как совсем маленький. Я не буду думать, что ты не понимаешь. Ты хитрый человек, это я тоже вижу. Ну ладно. Хитрый — хорошо. Но почему ты не даешь мне работать?

Александр Васильевич пристально посмотрел на гостя.

— Вы хотите сказать — спокойно работать?

— Ай, зачем так, директор? Надо хорошо работать. Мы будем хорошо работать, тебе будет хорошо, всем будет хорошо. Зачем ты придумал реконструкцию? Кому ее надо? «Таежная» давала много золота. Теперь дает мало и потом будет давать еще меньше. У рабочих меньше заработки, им плохо, они недовольны. Я тоже недовольный.

— Ашот Ованесович, — Майский отодвинул стакан, — по-моему, сейчас не время и не место разбирать такие вопросы. Но если уж вы завели этот разговор, то вот что я вам скажу. Да, «Таежная» давала половину всего зареченского золота. Да, дела у вас шли лучше, чем у других. Но ваша шахта после реконструкции будет давать золота еще больше. Это проверено расчетами. И я далек от мысли, что вы этого не понимаете. Пусть сейчас заработки снизились и у рабочих и у вас. Это временно. Потом наверстаете. Я вовсе не против того, чтобы старатели хорошо зарабатывали, Ашот Ованесович.

— Ай, какой ты человек, — Карапетян закурил. — И ты кури, директор. Мы говорим, как мужчины, и надо курить. От табака голова будет светлой. Делай свою реконструкцию «Золотой розе», на «Комсомолке», но оставь в покое «Таежную».

В глазах Майского появился холодный огонек.

— Если ты пришел просить об этом, то зря. На «Таежной» тоже будет реконструкция, — тихо, но внятно проговорил он, впервые называя Карапетяна на ты. — Это не моя прихоть, этого требует дело. А ты, коммунист, не понимаешь. Удивляюсь. Слышать странно такое от коммуниста.