Огни на равнине

Все застыло в безмолвной неподвижности. Меня обуял ужас. Я решил, что по каким-то причинам массовый переход через дорогу не состоялся и лишь я один очутился на краю болота. Вдруг впереди раздался шум. Я затаил дыхание. Мне показалось, что где-то позвякивают штык и котелок. Словно повинуясь приказу, мое тело дернулось с места. Я наступил на травянистую кочку, и сразу что-то зажурчало, захлюпало. По моим босым ногам заструилась вода, я начал медленно проваливаться в зыбкую глубь. Сделав еще один шаг, вновь попал на кочку и погрузился в тину на полметра – началось настоящее болото.

Мои ступни скользили по холодной жиже, под которой как будто бы вовсе не было земной тверди. Невидимая во мгле топь ухала и стонала. У меня возникло неприятное ощущение, что на ее поверхности меня удерживает лишь тонкий слой грязи, которую я сам поднял из бездонной пустоты.

Я передвигался с большой осторожностью, однако все глубже и глубже уходил в трясину. Винтовка давила на меня, тащила вниз, в гнилостную бездну. Темнота чернильным пятном растеклась во все стороны. Дождь прекратился. Над болотом повисла тишина. Лишь изредка сквозь пелену испарений доносился до меня отдаленный собачий лай.

Время от времени я поднимал голову и всматривался в ночь. Напрягая зрение, с трудом различал дорожную насыпь – свежую царапину на черном бархате неба. Я часто поглядывал на тракт, прикидывая, сколько метров еще надо пройти. Но расстояние до заветной цели словно и не сокращалось!

Болотная грязь обволакивала мои колени и бедра. Продвигаться вперед становилось все труднее. Балансируя на одной ноге – она при этом медленно проваливалась в бездну, – я с огромным усилием вытаскивал из трясины другую, делал неуклюжий мах, прокладывая борозду на поверхности болота, и опускал ступню в вязкую жижу. Потом переносил вес уже на эту ногу, другой описывал широкую дугу, утюжил жирную грязь и снова по колено погружался в топь.

Сложные акробатические упражнения отнимали массу сил. Вскоре я изнемогал от усталости. Если трясина станет глубже, я не смогу одолеть ее и увязну здесь окончательно. Так и встречу рассвет: ноги в трясине, а из болота торчит обляпанный тиной торс! Я понял, что влип, влип во всех смыслах этого слова! Утром первый же американский солдат увидит меня с дороги и подстрелит, даже не целясь.

Я оцепенел от ужаса, в голову лезли странные мысли. Я подумал о других солдатах. Неужели их тоже медленно засасывает трясина? Неужели мы все обречены?! Мне безумно хотелось знать, что происходит вокруг, но, остерегаясь нежелательных последствий, я не стал взывать к своим товарищам.

У меня мелькнула мысль повернуть обратно, но возвращение показалось мне таким же невозможным, как и движение вперед, более того – бессмысленным.

Надо было идти дальше, бороться до конца. Если же топь одолеет меня и я потеряю способность шевелиться – что ж, тогда погибну. В конце концов, это самое страшное, что может со мной произойти. А сколько раз за последние недели я смиренно ждал приговора судьбы?

Смерть… Мысль о смерти неожиданно успокоила меня, словно я получил известие о скором возвращении домой. Смерть никогда не обманывала, на нее я мог положиться, она единственная всегда терпеливо ждала меня, куда бы я ни шел и что бы ни делал.

От сердца отлегло, у меня открылось второе дыхание, тело наполнилось энергией. До этого волшебного момента вытаскивать ноги из трясины было мучительно тяжело, я действовал словно по принуждению, теперь же зашагал легко, бездумно. Мне даже почудилось, что передвигаться я стал намного быстрее, чем прежде. У меня как будто выросли крылья.

И тут я почувствовал, что кто-то смотрит на меня из темноты. Я замер. Нет, это исключено! Кто может следить за мной в этой черной непролазной трясине?

Я двинулся вперед, и вновь у меня возникло ощущение чужого присутствия. Как только я осознал, что нахожусь под наблюдением, вмиг обессилел. Тело налилось свинцовой тяжестью, руки и ноги перестали слушаться. Я опять полз по болоту со скоростью улитки.

Неожиданно сквозь сумрак я разглядел насыпь. И вдруг услышал дыхание невидимых людей. Протянул вперед руку и случайно прикоснулся к ножнам на ремне бредущего передо мной солдата. Инстинктивно я сжал пальцы.

– Пусти, сволочь, пусти! – задыхаясь, прошипел человек.

Мне показалось, что я узнал голос сержанта.

Болото местами становилось совсем мелким, но иногда я вновь проваливался в трясину почти по пояс. Вскоре я почувствовал под ногами земную твердь. Насыпь!

Я опустил винтовку и стал карабкаться по травянистому настилу откоса. Вокруг меня двигались люди. Воздух наполнился шуршанием: мы взбирались вверх по двухметровой насыпи, цепляясь за траву и обрывая сочные стебли.

Темноту слева направо прорезала белая черта тракта. Я по-пластунски пересек дорогу, всем телом ощущая твердое крошево гравия. Винтовка со скрежетом волочилась за мной. По светлой поверхности тракта, словно гигантские муравьи, двигались темные фигуры. Во мгле раздался собачий лай.