Приборов, господи! Они снова забыли про приборы! Снова лежит рядом с блюдом с говядиной громадная двурогая вилка. Как ею можно есть?! И скатерть! Что со скатертью?! Она вдруг начала тлеть на столе, как кусок папиросной бумаги. И потом и вовсе исчезла, обнажив старый растрескавшийся пластик. И куски сочной ароматной говядины самым невероятным образом превратились в хлебные корки. Плошка с икрой исчезла! Малюсенькие корнишоны сделались размером с тапок. На картошке образовалась плотная кожура, и дух от нее пошел тяжелый, подвальный. А отпотевший графинчик с водкой уступил место поллитровке с дешевой этикеткой.
Опять!!! Снова этот ужас!!!
Мельников судорожно задышал, прикрыл глаза трясущимися ладонями, убрал.
Ничего не поменялось! Тот же грязный стол со щербатыми тарелками с нечищеной картошкой, солеными огурцами-семенниками, солить которые в бочке была мастерица теща-покойница. Хлебные корки, съежившиеся от сухости. Дешевая водка и граненый стакан. Один.
Куда все подевалось?! Почему он без конца возвращается в свою прежнюю нищую жизнь?! Он же богат! У него масса банковских счетов! У него в гараже во встроенном сейфе припрятана заначка на самый страшный черный день! У него, в конце концов, доля в прибыльном бизнесе. И немалая доля! Он, если захочет, выдавит Ваньку Грищенко из дела, как прыщ! И сам возьмется за дело. Или Карину посадит в директорское кресло, пускай занимается. Нечего без дела сидеть. Ему Машки за глаза хватило. Ожирела от безделья, обнаглела. Теперь вот бесится, угрожает.
Нет, Карина без дела сидеть не станет. Он ее в строгости станет держать, когда поселит в своем доме. Вопрос – куда девать Машку с Софьей? Сыновья разъехались по квартирам, он им на первое время денежное пособие положил, хотя и не обещал. А вот что делать с девками?!
– Милы-ы-ый, чего не жрешь картошечку? – Голос Машки был до того противным, что его передернуло.
Интересно, что она делает в его кухне?
Мельников дернул шеей, повернулся. Машка стояла позади него в замызганном ситцевом халате, застегнутом на разномастные пуговицы. Эта жирная корова вечно бесила его, пришивая к домашним халатам пуговицы, подвернувшиеся под руку. И меняла эти свои дурацкие халаты раз в неделю. А они у нее уже через три дня на пузе коркой стояли.
– Что не жрешь картошечку?
Машкины толстые пальцы схватили с тарелки самую большую картофелину и принялись скоблить ее ногтями, освобождая от шкурки. Шкурка липла к ее пальцам, Машка смахивала ее прямо на пол, прямо на свои босые ноги с растрескавшимися пятками и кривыми ногтями на мизинцах.
– Жри картошечку, Валера. Жри. Больше-то тебе никто ничего не предложит…
Он проснулся с диким воем как раз в тот момент, когда Машка пыталась в страшном мерзком сне всунуть ему в рот огненную картофелину, очищенную ровно наполовину.
Проснулся, распахнул глаза, осмотрелся.
Господи! Господи, спасибо тебе!!! Все как прежде! Его спальня – дорогая, красивая. Огромные окна, выходящие на террасу, приоткрыты. Легкий летний ветерок слегка колышет пышную занавеску. Мягко тикает новый будильник. Он поменял его, выбросив старый. Как только Машку выселил из спальни, так и будильник ее выкинул. И ни разу не проспал, между прочим!
Все на месте, все по-прежнему. Только сердце бешено бухает в груди. В горле пересохло. И в это трудно поверить, но ощущался вкус вареной картошки. И перед глазами пелена.
Может, специалисту показаться? Может, со здоровьем что? Сорок пять все же – не юнец. Да столько всего в последний месяц навалилось!
Мельников свесил ноги с кровати, подышал глубоко, восстанавливая дыхание. Встал и прошел на террасу. Было рано. Очень рано. Даже Валентин еще не проснулся и не бродил по саду, обирая подвядшие листочки и срезая розовые бутоны. И птицы молчали в своих гнездах. Сад выглядел бы мертвым, если бы не ветер, хозяйски треплющий ветки и покрывающий рябью поверхность пруда. Ветер показался Мельникову холодным и неприветливым. Он набросился на его разгоряченное мерзким сновидением тело. Обнял его ледяными щупальцами, вызывая дрожь.
– Брр, – передернулся Валерий, вернулся в спальню и плотно прикрыл огромные створки французского окна.
До подъема еще час, а он уже выспался. Идти в душ рано. После душа ему требуется завтрак. А работники спят еще. Сейчас бы самое время теплое женское тело потрепать, а его нету рядом. И он впервые за минувшие дни пожалел о том, что Машка не спит рядом. В ее белоснежной плоти, пахнувшей мятой, он всегда находил утешение.
Нет, а собственно, кто ему мешает воспользоваться своей женой, если она ему все еще жена?!
Мельников подтянул шелковые штаны, вечно сползающие с зада, и вышел из спальни. Машка спала в одной из гостевых комнат, которую он никогда не любил. Какие-то цветочки, подушечки, рюшечки. Машка небось еще этого барахла наплодила. Хотя в средствах он ее теперь ограничил, могла и остановиться на том, что есть.
Валерий остановился перед дверью, повернул ручку, потянул. Хм-м! Закрыто! От кого, интересно, закрывается?! От него? В его же доме?