Огнем и мечом

Ночь была ясная. Луна подымалась все выше по небу, усеянному мигающими звездами, и становилась все меньше и бледнее Измученные скачкой лошади убавили шагу, и ездоками стала овладевать усталость; Володыевский первым остановил коня

— Пора бы отдохнуть, — проговорил он, — скоро рассвет.

— Пора, — повторил Заглоба. — Со сна мне чудится, будто у моей лошади две головы.

Однако перед тем как отдохнуть, Жендян позаботился об ужине; он развел огонь, затем, сняв с лошадей вьюки, стал вынимать из них съестные припасы, взятые у Бурлая в Япмоле: хлеб из кукурузы, мясо и вино. При виде двух кожаных мехов. наполненных вином, Заглоба забыл про сон; остальные тоже охотно принялись есть и пить. Съестных припасов с избытком хватило на всех Когда путники насытились, Заглоба утер губы попой и сказал:

— До самой смерти не перестану повторять: неисповедимы пути Господни! Вот ты, барышня, свободна, а мы, радостные, сидим себе здесь и пьем вино Бурлая. Не скажу, чтобы венгерское не было лучше, так как это пахнет кожей, но в дороге и оно пригодится.

— Одного я не могу понять, — промолвила Елена, — почему Горпина так легко согласилась меня выдать?

Заглоба стал посматривать на Володыевского, потом на Жендяна и сильно заморгал глазами.

— Она согласилась, — сказал он наконец, — потому что должна была согласиться. Впрочем, нечего скрывать, так как это не стыд, что мы их обоих с Черемисом убили.

— Как так? — со страхом спросила княжна.

— А разве ты не слышала выстрелов?

— Я слышала, но думала, что это Черемис стреляет.

— Это не Черемис, а вон этот юноша застрелил чародейку. Правда, в нем сидит черт, но он не мог иначе поступить, так как чародейка, не знаю почему, непременно хотела ехать с нами. Нельзя же было на это согласиться, потому что она сейчас смекнула бы, что мы едем не в Киев. Он застрелил ее, а я зарубил того Черемиса. Это настоящее африканское чудовище, и я думаю, что Бог не поставит мне этого в вину. Должно быть, и в аду встретят его не особенно любезно. Перед самым отъездом из яра я поехал вперед и оттащил их немного в сторону, чтобы ты не испугалась трупов и не сочла их дурным предзнаменованием.

— В это ужасное время, — ответила княжна, — я видела слишком часто смерть близких мне людей, чтобы бояться убитых, но все же я предпочла бы не оставлять за собой крови, чтобы Бог не покарал нас за нее.

— Не рыцарское это было дело, — резко заметил Володыевский, — и я не пожелал в нем участвовать.

— Что об этом говорить, проговорил Жендян, — коли иначе не могло быть. Иное дело, если бы мы умертвили кого-нибудь хорошего, но врагов Бога — можно. Ведь я сам видел, как эта чародейка имела дело с дьяволами. Мне не этого жаль!

— А чего же вам жаль, господин Жендян? — спросила княжна.

— Да там зарыты деньги, о которых мне рассказал Богун, а вы, господа, так спешили, что не было времени их откопать, хотя я хорошо знал это место, около мельницы. У меня также сердце разрывалось с досады, что пришлось оставить столько всякого добра в той комнате, в которой вы, княжна, жили.

— Взгляни-ка, какой у тебя будет слуга, — сказал Заглоба. — За исключением своего господина, он с самого черта содрал бы шкуру, чтобы сшить из нее воротник

— Даст Бог, господин Жендян не будет жаловаться на мою неблагодарность, — ответила Елена.

— Покорно вас благодарю! — сказал Жендян, целуя княжне руку.

Володыевский все это время молча сидел и пил вино, так что вскоре это необыкновенное молчание бросилось в глаза Заглобе.

— А господин Володыевский, — заметил он, — все молчит. — Тут старый шляхтич обратился к княжне: — Вот видишь, разве я не говорил тебе, что твоя красота отняла у него ум и язык

— Вы бы лучше легли спать, — сказал, смутившись, рыцарь и стал шевелить усиками, точь-в-точь как заяц, который хочет придать себе храбрости.