Огнем и мечом

— А где теперь жена виленского воеводы?

— Была с нами в Бресте, а неделю тому назад уехала в Бельск, а оттуда поедет в Варшаву.

Володыевский еще раз взглянул на Анусю и не выдержал: — А вы, однако, так похорошели, что даже больно глазам смотреть на вас.

Девушка усмехнулась.

— Вы говорите мне это для того, чтобы расположить меня к себе.

— Когда-то я хотел этого, — сказал маленький рыцарь, пожимая плечами, — видит Бог, хотел и не мог, а теперь от души желаю успеха Подбипенте.

— А где Подбипента? — тихо спросила Ануся, опуская глазки.

— В Замостье, с Скшетуским; он теперь наместником в полку и связан службой, но если бы он знал, кого он тут мог увидеть, то, как Бог свят, взял бы отпуск и поспешил бы приехать сюда. Этот рыцарь достоин милостей.

— А на войне… Ничего не случилось с ним?

— Я вижу, что вы совсем не об том хотите спросить, а о трех головах, которые он задумал срубить.

— Я не верю, чтобы он действительно задумал это.

— Однако верьте, что без этого ничему не бывать. Да он не ленится подыскивать подходящих случаев. Под Махновкой мы все ездили осматривать то место, где он дрался, сам князь ездил с ними; могу вас уверить, что я много видел битв, но такой — никогда. Как опояшется вашим шарфом, то страх, что он проделывает. Он наверняка найдет три головы, в этом не сомневайтесь.

— Дай Бог каждому найти то, что он ищет, — сказала, вздохнув, Ануся.

Вздохнул и Володыевский, поднял глаза кверху и вдруг с удивлением посмотрел в один из углов комнаты.

Из этого угла на него смотрело какое-то искаженное гневом и совершенно незнакомое ему лицо, вооруженное огромным носом и усами, похожими на две метлы, которые быстро шевелились, словно от сдерживаемого гнева.

Можно было испугаться этого носа, глаз и усов, но маленький Володыевский был не из робкого десятка, поэтому он только удивился и, обернувшись к Анусе, спросил:

— Что это за фигура, вот в том углу, которая так смотрит на меня, точно желает проглотить целиком, и которая так угрожающе шевелит своими усищами?

— Эта? — с улыбкой спросила Ануся. — Это Харламп.

— Это что за басурман?

— Это не басурман, а ротмистр пятигорского полка виленского воеводы, который провожает нас до Варшавы и будет ждать там воеводу. Не становитесь ему поперек дороги, потому что это страшный людоед.

— Я уж вижу, вижу. Но раз он такой людоед, зачем же он точит на меня зубы, есть ведь люди жирнее меня.

— Потому что… — сказал Ануся и тихонько засмеялась.

— Потому?

— Потому что он влюблен в меня и сам мне сказал, что изрубит на куски всякого, кто подойдет ко мне. А теперь он сдерживается только потому, что здесь князь с княгиней, а то он сейчас же затеял бы ссору.

— Вот тебе раз! — весело сказал Володыевский. — Так вот как! Недаром же вам пели: "как татарская орда, берешь в плен сердца". Помните? Вы не можете ступить шагу, чтобы кто-нибудь не влюбился в вас.

— Такое уж мое несчастье! — возразила, опуская глазки, Ануся.

— О, какая же вы лицемерка! А что скажет на это Подбипента?

— Разве я виновата, что Харламп преследует меня? Я его терпеть не могу и не хочу смотреть на него!

— Ну, ну, смотрите, чтобы за вас не пролилась кровь. Подбипента вообще кроткий человек, но в любви с ним шутки плохи.

— Пусть обрежет уши Харлампу, я буду даже рада

И с этими словами Ануся повернулась и порхнула в другой конец комнаты, к Карбони, доктору княгини, с которым начала болтать и шептаться, а итальянец вперил свои глаза в потолок, точно в каком-то экстазе.

В это время к Володыевскому подошел Заглоба и стал лукаво подмигивать ему своим здоровым глазом.

— Что это за птичка? — спросил он.

— Это Анна Барзобогатая-Красенская, фрейлина княгини.

— А хорошенькая шельма, глазки так и блестят, личико, словно картинка, шейка — ух!

— Ничего себе!

— Поздравляю вас!

— Успокойтесь. Это невеста Подбипенты, или почти невеста.

— Подбипенты! Побойся Бога! Ведь он дал обет целомудрия. Кроме того, между ними такая разница, что он мог бы носить ее в кармане, она может усесться у него на усах, как муха.

— О, она еще не так заберет его в руки. Геркулес был сильнее, а ведь женщина справилась с ним.

— Лишь бы только она не поставила ему рога. Я первый готов постараться об этом.

— Таких как вы много найдется, но эта девушка из хорошей семьи. Она немного ветрена, но это потому, что она молода и хороша

— Вы настоящий рыцарь и потому защищаете ее.

— Красота притягивает людей; вот, например, тот ротмистр, он, кажется, страшно влюблен в нее.

— Эге! посмотрите-ка на этого ворона, с которым она разговаривает, это что еще за черт?

— Это итальянец Карбони, доктор княгини.

— Посмотрите-ка, как сияет его физиономия и как он ворочает глазами. Ой. плохо придется Лонгину. Я ведь тоже кое-что понимаю в этом, сам был молод. Я как-нибудь расскажу о всех моих приключениях, а если хотите, то я хоть сейчас расскажу вам.