— А если и она не захочет за полянина, а захочет за… за Свойку Зорькиного выйти? Или тебя, красну ягоду, неволить нельзя, а ее можно? А всем вам волю дать — одна туда, другая сюда, так весь род наш рассыплется и сгинет без следа. То ли нам деды завещали? Нет, родная моя. Если хотим, чтобы род наш жил, чтобы воля предков исполнялась, то думать о роде надо, а не о себе.
— Но я люблю его!
— Любовь что морковь — полежит да и завянет. А это дело всей Ладоге благо принесет, честь и богатство на всю жизнь.
Дивляна молчала. Против этого она не смела возражать, но ей было ясно, что мать ее не поддержит. И ведь она права, Дивляна не могла ее ни в чем упрекнуть, но от этого боль в груди становилась такой нестерпимой, что она будто одеревенела, и даже слезы не давали облегчения.
Вольга! Отец и мать были против нее, и Вольга теперь казался ей единственным на свете близким человеком.
«Надо бежать к нему», — подумала Дивляна, и это была ее первая здравая мысль. Он еще ничего не знает. Скорее рассказать ему, тогда он что-нибудь придумает. Поговорит с ее отцом, приведет своего отца. Пусть-ка Домагость князю Судиславу объяснит, что, дескать, серебро и паволоки нам важнее…
В сени влетела Веснояра, до которой только сейчас дошла поразительная новость.
— Ну, подруга, вот тебе Макошь напряла! — закричала она, но Дивляна почти не заметила ее.
Оттолкнув с пути Веснавку, как неживое препятствие, она кинулась вон из дома и побежала к Буревоевой связке, где обитал со своим родом Святобор, а поблизости — его плесковские постояльцы. Грязная вода от недавнего дождя разлеталась брызгами у нее из-под ног, обдавая подол нарядной верхницы. Народ на улицах оборачивался, не понимая, куда это мчится средняя Домагостева дочь — с таким лицом, будто дом горит, а дыма вроде не видно… Ничего и никого не замечая, Дивляна примчалась к Буревоевой связке, обогнула пару волокуш с мешками — и увидела Вольгу прямо в дверях. Он, как видно, приготовился идти; на нем была новая синяя верхница, бляшки на поясе — варяжском, из добычи после битвы с Игволодом, — блестели, заново начищенные, плащ был тоже из добычи — из тонкой шерсти с шелковой отделкой и большой круглой застежкой на груди. Волосы он расчесал и стянул опрятным ремешком — короче, жених женихом. Собрался прощаться перед отъездом с Домагостем, которого считает своим будущим тестем.
— О! — воскликнул он, вдруг увидев Дивляну. — А я к вам… Да что с тобой?
— Там… — С разбегу врезавшись в него, она схватила его за складки плаща на груди, словно он мог убежать, не выслушав ее. Он готов был слушать, но от бега и волнения она едва могла говорить. — По… ляне… Киев… ну, эти! Они…
Дивляна набрала побольше воздуха, потом закашлялась и оглянулась. Челядь и постояльцы Святобора, бросив все дела, стояли и смотрели на них, причем на мордах лошадей тоже вроде как было написано любопытство.
— Пойдем-ка! — Вольга обнял дрожащую Дивляну за плечи и повел к Волхову.
По пути Дивляна немного успокоилась и смогла наконец говорить.
— Поляне эти, что Ярушку просватали! — начала она, и из глаз ее брызнули давно просившиеся слезы. — Ярушку-то им не отдают! Лелю, говорят, не отпустим! А отец говорит, я слово дал! И другой невесты, говорит, нету у меня для них, кроме тебя! Меня то есть!
— Я слышал, что народ Ярушку не отдает… — начал Вольга и осекся. — Как это — тебя? — До него наконец-то дошло, о чем речь. — Ты же моя! Тебя нельзя! Ты мне обещана!
— Где же я обещана? — Дивляна вытирала слезы нарядным рукавом, жестким от плотной вышивки. — Так, поговорили… да и не говорили, а просто… вроде бы он знает, вроде бы согласен… А так, мать говорила, пусть сперва князь Судила…
— Ну, пойдем! — Вольга сильно сжал ее руку. — Я сам с ним поговорю!
Однако разговор с Домагостем ни к чему не привел. Ожидая плесковского княжича, тот встретил его даже не в доме, где уже сидели поляне, а перед домом. На возмущение обманутого жениха Домагость отвечал одно: сговора не было, даже обещания твердого он не давал. Да и кому его давать, если тут нет ни отца жениха, ни еще кого-то из старшей родни, кто вправе решать его судьбу?
— Тут тебе не круги водить под березою! — сурово отвечал воевода. — Был бы здесь твой отец, с ним бы я говорил. А сам ты с девкой можешь ладу плясать[32] — о свадьбе только отец твой говорить может. А нет отца — нет и разговора. И никто мне дочерью моей родной распоряжаться не запретит!
— Когда я за вас в бой шел, кровь проливал…
— Твое дело молодое — на то и парни, чтобы первыми воевать. Да я и сам за печью не отсиживался, и сыновья мои. Ты спасителя нашего из себя не строй!
— У меня кольцо ее! — Вольга показал золотое варяжское кольцо, подаренное Оддом Дивляне и ею переданное жениху в купальскую ночь.