Офицерский гамбит

В самолете рядом неожиданно обнаружилась симпатичная попутчица. Сначала он мало обращал на нее внимания, более того, подумал, что она француженка. Кроме того, в подсознании майора жила своей затаенной жизнью весьма действенная установка, привитая в академии. «Помните, – твердили им много раз подряд, – почти все серьезные провалы произошли из-за баб, ну в крайнем случае из-за секса». Последнее подразумевало гомосексуальные связи…Молодая женщина в самолете, прелестная, точно куколка, читала Уэльбека в оригинале, и были это его недавно выпущенные и успевшие стать знаменитыми «Элементарные частицы». Он сам хорошо знал эту книгу и даже восхищался слишком явным и иногда неуместным сексуальным подтекстом, аккуратно перемешанным со всеми привычными человеческими страхами – одиночеством, покинутостью, болезнью, смертью… Знакомство ни за что бы не состоялось, если бы сидящая рядом благоухающая барышня вдруг не заговорила с ним сама – по-русски. То была какая-то банальная просьба во время обеда – что-то передать или что-то подсказать. Он не помнил, но это было и неважно. Неожиданно завязался живой, непринужденный разговор, сначала о прозе противоречивого, двусмысленного Уэльбека. Но потом о многом другом. Пазлы ветреных отношений складывались самым провокационным, дьявольски манящим образом. В какой-то момент она вдруг предстала аппетитной наживкой, золотисто-блестящей рыбкой, нарочито беззащитной, самостоятельно плывущей к крючку. Она поразила его совершенно неуместной детской непосредственностью – каким-то жестом или беспечно высказанной мыслью, он уже точно не помнил, чем именно, – и только тогда Артеменко посмотрел на нее по-мужски. Женщина, представляющаяся наивным ребенком, отчего-то кажется безопасной. Вдруг произошел психический оползень, и перед разведчиком в одно мгновение возникла умозрительная картинка развития дальнейших событий. Перед ним была особа, лет на пять или семь моложе его Али, увлекающаяся и несколько глуповатая на вид, с русской, нараспашку душой и при этом довольно милая. Непринужденная, гибкая фигурка, пухлые, младенческие губки, вздернутая, еще крепкая грудь – все было в наличии. Но больше поразило Артеменко другое – от нее исходил непривычный, непрерывный поток каких-то невидимых, но очень проникновенных импульсов чрезвычайно волнующего происхождения. Впечатлило и то, что она оказалась москвичкой, а жила и работала в Париже, там у нее мужчина, француз конечно. С которым у нее, разумеется, серьезные отношения. Он угадал в ней очевидную доступность, это было единственным, что отпугивало, отталкивало. И что же? Ничего не планируя, Артеменко в аэропорту совершил безобидный обмен телефонными номерами, только и всего. А потом – в Москве он пробыл ровным счетом четыре дня – он сам не понял, как она оказалась в его постели. Если бы его расспросили, какие шаги он предпринял для этого, он бы ни за что не сумел ответить. Да он ровным счетом ничего не сделал для ее соблазнения! Он просто сам позволил себя обольстить. Но его изумило, крайне шокировало совсем другое: революции чувств и ощущений не произошло. Да, она была любвеобильна, многообразна и податлива. Да, тело ее было столь же сочным и ярким, как и томно приоткрываемый ротик. Да, она как будто очень пылко реагировала на прикосновения. Да, она была в постели очень откровенна, придавая внезапным действиям оттенки роскоши. Ну и что?! Он целовал ее и точно ощущал: это чужое, чуждое ему тело! Это киношное телесное совершенство не родное, не горячее по сути, что может быть только при единении душ. В какой-то момент Артеменко ужаснулся тому, что произошло. Он испугался чистой подставы, стал проверять информацию о фирме, где работала его новая знакомая. Но, к его облегчению, все оказалось правдой, она, эта молодая особа, в самом деле была случайной встречей. За ней вроде бы не тянулся неприятный шлейф спецслужб, и на том спасибо. Больше они никогда не виделись. Но дело было сделано, и даже спустя десять лет в его совести оставалась заноза. Но вот чему он удивлялся более всего: телесной, осязательной памяти не осталось совсем, как будто связи этой никогда не было; а вот душевная боль не утихла. Даже если бы он закрыл глаза и попытался мысленно проиграть хотя бы одну сцену, ничего бы не получилось – он просто ничего не запомнил! Он открыл для себя непостижимый феномен: его безупречная память не сохранила ничего – ни ярких черт лица, ни осязательных ощущений, ни запаха, ровным счетом ничего. Нет, он, конечно, узнал бы ее, но не в этом дело. Впечатление оказалось блеклым, несмотря на ее явную физическую привлекательность и кажущуюся безупречность в постели. Повлияло еще много факторов. Например, он всегда полагал, будто ужин в ресторане с другой женщиной является сладострастным приключением, а на деле оказался пресным отблеском его работы. То есть он все сделал машинально, как на работе. Там сосредоточенность на искомой информации вытесняет все остальное, тут все, абсолютно все общение было прелюдией, ясной подготовкой к постели. Топорная игра, кажущаяся интрига, беспардонное вранье друг другу оказались эрзацем отношений и потому стерлись, как ненужная, не представляющая важности информация. Все это невероятно потрясло Артеменко. А вот сердце болело совершенно реально – оттого что он знал, что связь все-таки была! То ему казалось, что необходимо поговорить об этом с Алей, то, напротив, он страшился такого исхода, потому что Алю бы это сильно огорчило. И Артеменко жил с этой занозой, до сих пор не зная, как ее выдернуть, не причинив никому фатальной боли.