Офицер по вопросам информации

— Буду сердиться. Меня раздражает все в вас — то, как вы думаете о нас, как вы говорите о нас. «Аборигены становятся строптивыми» — я слышала это вчера в «Юнион-клаб». Я видела там взгляды и улыбки. Они забавлялись, пока не заметили, что я стала прислушиваться. Тогда они смутились. Прекрасно. Я рада, что маленькая аборигенка смутила их.

— Лилиан…

— Такова правда, и ты знаешь это.

— Не все так думают, и не все так говорят.

— Ах, ты невинен, не так ли? Я читала то, что ты писал, и нашла в твоих словах то же самое. Что было на прошлой неделе? «Мальта стерпит это»? Вот так, старая добрая Мальта.

— Это фраза из передачи Би-би-си, — пролепетал он в свое оправдание.

— Да, Мальта выдержит, потому что ей придется это сделать. Но мы это делаем не для вас, а для самих себя. — Она хлопнула себя ладонью в грудь для большей убедительности. — Это наш остров. Не ваш и не их. Наш.

Фактически остров был колонией британской короны, но сейчас было, видимо, не время указывать на это.

— Если бы остров не был нашим, вас бы уже оккупировали немцы.

— Ну, по крайней мере, они бы не бомбили нас.

— Нет, мы бы бомбили.

Эти слова невольно сорвались с его губ, высветив тяжелые и многолетние проблемы Мальты, беззащитной глыбы известняка, которая становилась жертвой прихотей более могущественных стран.

— Разве ты не понимаешь? Завоеватели приходят сюда когда могут. Но они всегда уходят. Если бы вторглись немцы, и они ушли бы через некоторое время. — Лилиан сделала паузу. — Придет время, и вы уйдете тоже.

С последним замечанием ее республиканский раж вступил на опасную территорию. Они оба поняли это.

— Не только я так думаю, — сказала она, оправдываясь.

— Не сомневаюсь в этом. Однако держи это при себе, если не хочешь проводить свободное время в Уганде.

— И этим сказано все, не так ли?

Макс не собирался спорить, потому что в душе был согласен с ее реакцией на то, что «проитальянски настроенные» и другие «подрывные элементы» были отправлены в Уганду в начале года. Они горячо поспорили по этому острому вопросу, когда Макс высказал банальную официальную фразу: «Чрезвычайное время требует чрезвычайных мер». И в самом деле, было что-то сугубо драконовское в том превышении власти, которое позволяло англичанам интернировать и депортировать мальтийских граждан по собственной прихоти, без юридических процедур. Эти граждане представляли разные слои населения — от докеров до священников, от пенсионеров до университетских профессоров, — и никому из них не было предъявлено официальное обвинение в совершении преступлений.

С такой несправедливостью Лилиан столкнулась лично. Одна из ее подруг, дочь председательствующего судьи, провела вместе с семьей два года под домашним арестом, перед тем как ее вслед за отцом отправили в ссылку на борту «Бреконшира». Шестнадцати лет безупречной службы короне, очевидно, оказалось недостаточно, чтобы не подвергнуть сомнению их лояльность.

— Видимо, ты права, — согласился Макс. — Я не лучше остальных. Но я, возможно, кое-чему научился. Может, поэтому я здесь, поэтому говорю с тобой.

— Да, ты разговариваешь со мной, но сначала требуешь от меня клятвы хранить молчание. А я не могу молчать.

— Это необходимо. Они упрячут тебя в один момент.

— Нет.

— Они говорили мне, что сделают это. Угрожали мне этим.

Она бросила на него любопытный взгляд.

— Они считают, что тебя волнует то, что со мной случится? — Кажется, эта мысль ее забавляла.

— Они не ошибаются. Меня, действительно, волнует.

Она оглядела его с головы до ног, теперь спокойно, возбуждение прошло. Макс потянулся, взял ее за руку и заставил сесть на землю рядом с ним.

— Тебе нужно доверять мне. Ты должна позволить мне действовать по собственному усмотрению. Мне нужна твоя помощь — маленькая услуга — в меру твоих сил.

Она смотрела сквозь деревья.

— Чего ты хочешь от меня? — спросила Лилиан медленно, не глядя на него.

В три часа дня, когда Макс вернулся в разведывательный отдел, все еще не было никакого воздушного налета противника на остров. Это породило слухи о том, что подразделения люфтваффе были выведены из Сицилии и отозваны обратно на русский фронт. Такое случалось прежде, но не в это время года, поэтому Макс отнесся к этим слухам скептически.

В четыре часа позвонил Эллиот из штаба общевойсковых операций.

— Какие новости? — спросил Макс.

— Ничего. Противник не подает признаков жизни.

— Может, у Гитлера день рождения?

— Был уже пару недель назад.

Макс рассмеялся:

— Верно. Двадцать первого апреля. Сукину сыну только что исполнилось пятьдесят три. Ты должен был передать парню: способность поиметь планету в пятьдесят три года заслуживает особого приза.

— Ему помогли немного.

— Разумеется, но я сомневаюсь, что мы застряли бы на Мальте, если бы юный Адольф попал под поезд на пути в школу сорок с лишним лет назад.

Эллиот позвонил, чтобы подтвердить планы совместного обеда и сориентировать Макса.

— Эллиот, я знаю, где ты живешь.

Он провел несколько приятных вечеров на крыше террасы апартаментов Эллиота в Гзире.

— Я имею в виду свою загородную резиденцию.

— Твою загородную резиденцию?