Офицер и шпион

Таверна «Рояль» – любимое заведение офицеров Генштаба. Я давно сюда не заглядывал. В этот час здесь тихо – всего два капитана выпивают у двери, бармен читает газету, официант вытирает столики. На стенах полковые фотографии, на дощатом полу – опилки, преобладающие цвета здесь: коричневый, медный и сепия. Анри чувствует себя в заведении как дома. Мы садимся за столик в углу, и он заказывает коньяк. Поскольку ничего лучше мне не приходит в голову, я тоже прошу принести мне коньяку.

– Оставьте нам бутылку, – говорит Анри официанту и предлагает мне сигарету.

Я отказываюсь. Он закуривает, и я вдруг понимаю, что какой-то причудливой части моего существа и в самом деле не хватало этого сукина сына. Так иногда человек проникается симпатией к чему-то знакомому, пусть даже уродливому. Анри – та самая армия, которой никогда не буду ни я, ни Лот, ни Буадефр. Когда солдат бежит с поля боя, именно такие, как Анри, могут заставить его вернуться и сражаться дальше.

– Так за что мы выпьем? – спрашивает он, поднимая бокал.

– Как насчет того, что мы оба любим? За армию.

– Отлично, – отвечает он. Мы чокаемся. – За армию!

Анри в один присест выпивает свою порцию, доливает мне, потом себе новую. Потягивает коньяк, глядя на меня над ребрышком бокала. У его небольших глаз серовато-грязный оттенок, они непрозрачные – я не могу читать по ним.

– Значит, дела в отделе идут неважно, полковник, если вы не против выслушать мое мнение.

– А я, пожалуй, закурю, если позволите, – говорю я. Он подталкивает ко мне по столешнице пачку сигарет. – И кто же в этом виноват, по вашему мнению?

– Не буду пальцем показывать. Просто говорю, что вижу.

Я закуриваю и играю со своим бокалом, двигаю его по столу, словно это шахматная фигура. При этом чувствую странное желание излить душу.

– Между нами, я никогда не хотел быть начальником этого отдела. Вы это знали? Шпионы наводили на меня ужас. Я получил этот пост случайно. Если бы я не знал Дрейфуса, то не участвовал бы в его аресте, а потом не оказался бы на заседаниях трибунала и разжаловании. К сожалению, у нашего начальства сложилось обо мне абсолютно неправильное представление.

– А какое правильное?

У Анри очень крепкие сигареты. Турецкие. Они обжигают мне ноздри.

– Я пересмотрел дело Дрейфуса.

– Да, Гриблен мне сказал, что вы забрали папку. Похоже, вы взбаламутили это дело.

– Генерал Буадефр пребывал в уверенности, что папка уничтожена. Оказывается, генерал Мерсье приказал полковнику Сандерру избавиться от нее.

– Я этого не знал. Полковник только сказал мне, чтобы я ее хранил.

– Почему, вы считаете, Сандерр не выполнил приказа?

– Спросите у него.

– Наверное, спрошу.

– Вы можете спрашивать у него что угодно, полковник, только ответов не получите. – Анри постукивает себя по виску. – Он сидит взаперти в Монтобане. Я столько проехал, чтобы его увидеть. Жалкое зрелище. – У Анри скорбный вид. Неожиданно он поднимает бокал. – За полковника Сандерра – за одного из лучших!

– За Сандерра, – отвечаю я, делая вид, что пью за его здоровье. – Но, как вы думаете, почему полковник сохранил папку?

– Думаю, он считал, что она может еще понадобиться, ведь именно на основании этих материалов и был приговорен Дрейфус.

– Вот только мы с вами оба знаем, что Дрейфус невиновен.

– Я бы не стал говорить об этом слишком громко, полковник… – Глаза Анри широко распахиваются. – В особенности здесь. Кое-кому из посетителей это может не понравиться.

Я окидываю бар взглядом. Он начинает заполняться. Подаюсь к Анри ближе и, понизив голос, говорю:

– «Бордеро» написал не Дрейфус. – Не знаю, жду ли я от него исповеди или сам ему исповедуюсь. Но какое-то очищение необходимо. – Его написал Эстерхази. Даже Бертийон говорит, что почерка абсолютно совпадают. И это начисто уничтожает все обвинения против Дрейфуса! Что же касается ваших секретных материалов…

Меня прерывает взрыв смеха за соседним столиком. Я раздраженно смотрю в ту сторону.

Анри теперь с очень серьезным видом внимательно изучает меня:

– Что вы хотели сказать о секретной папке?

– При всей моей симпатии, мой дорогой Анри, на Дрейфуса там указывает только тот факт, что итальянцы и немцы получали планы укреплений от кого-то, обозначенного инициалом «Д.». Я вас ни в чем не обвиняю: когда Дрейфуса задержали, ваша задача состояла в том, чтобы придать делу максимум убедительности. Но сегодня, когда нам известны факты об Эстерхази, все меняется. Теперь мы знаем: осужден был невиновный человек. И скажите мне, что мы должны делать, зная об этом? Просто молчать? – Я откидываюсь на стуле.

После долгой паузы, во время которой Анри продолжает разглядывать меня, слышу его вопрос:

– Вы у меня спрашиваете совета?

– Безусловно, – пожимаю плечами я. – Если у вас есть совет.

– Вы говорили об этом с Гонзом?

– Да.

– А с Буадефром? С Бийо?

– Да.

– И что они вам сказали?

– Оставить это.

– Тогда, бога ради, полковник, – шипит Анри, – оставьте это!

– Не могу.

– Почему?

– Я сделан из другого материала. Я не для таких дел поступил в армию.