Офицер и шпион

– В честь Полубога огня Логе из «Золота Рейна», конечно. Вы должны заметить сходство, моя дорогая. Посмотрите на эту страсть! Капитан Лаллеман – Полубог, а Жорж – Добрый Бог.

– К сожалению, я плохо знаю Вагнера.

Лаллеман, самый увлеченный ученик в нашем музыкальном кружке, напускает на себя вид шокированного неверия.

– Плохо знаете Вагнера! Полковник Пикар, вы должны пригласить мадам Монье в Байройт![18]

– А мсье Монье любит оперу? – слишком уж многозначительно спрашивает Кюре.

– К сожалению, мой муж не любит музыку ни в каких формах.

Когда они отходят в сторону, Полин вполголоса спрашивает у меня:

– Хочешь, чтобы я ушла?

– Нет. С чего бы мне этого хотеть?

Мы пьем оранжад. Великая вонь сошла в последние дня два. Ветра из Сен-Жерменского предместья теплы и благоухают ароматами летнего вечера.

– Но тебе неловко, мой дорогой.

– Нет, просто я не знал, что вы с Бланш знакомы, только и всего.

– Изабель взяла меня на чай с Алис Токнэ месяц назад, там мы и познакомились.

– А где Филипп?

– Его сегодня нет в Париже. Вернется только завтра.

Скрытый смысл, невысказанное предложение повисают в воздухе.

– А девочки? – Дочерям Полин десять и семь лет.

– За ними присматривает сестра Филиппа.

– Ага, теперь я понимаю, что имела в виду Бланш, говоря «сюрприз»! – Я не знаю, то ли мне смеяться, то ли раздражаться. – Почему ты решила довериться ей?

– Я не доверялась. Я решила, это ты.

– Не я!

– Но по тому, как она говорила, у меня возникло впечатление, что это ты, – отвечает Полин. – Поэтому я и позволила ей устроить эту нашу встречу. – Мы смотрим друг на друга. А потом с помощью интуиции и дедукции, за быстротой которых я не успеваю уследить, она говорит: – Бланш в тебя влюблена.

– Ничего не влюблена! – издаю я встревоженный смешок.

– Тогда у тебя был с ней роман?

– Моя дорогая Полин, она на пятнадцать лет моложе меня. – Я лгу. А что еще должен делать джентльмен в таких ситуациях? – Я для нее как старший брат.

– Но Бланш не сводит с тебя глаз. Она одержима тобой, а теперь еще догадалась про нас.

– Если бы Бланш была в меня влюблена, – тихо говорю я, – вряд ли она стала бы устраивать нашу ночь вдвоем.

Полин улыбается и качает головой:

– Именно так она и поступила бы. Если тебя она не может заполучить, то будет удовлетворяться контролем над той, которая тебя заполучила.

Мы оба инстинктивно оглядываемся, не видит ли нас кто-нибудь. Слуга обходит гостей и шепотом сообщает, что концерт вот-вот должен продолжиться. Сад начинает пустеть. Драгунский капитан останавливается на пороге и оборачивается на нас.

– Давай уйдем сейчас, – вдруг говорит Полин, – до начала второй части. Не будем оставаться на обед.

– Оставим два пустых места, на которые все обратят внимание? С таким же успехом можно дать объявление в «Фигаро».

Нет, тут ничего не поделаешь, придется вынести вечер до конца. Струнный квартет во второй половине, два бисирования, потом шампанское, неторопливые прощания тех, кого не пригласили на обед, но кто надеется на изменение приговора в последнюю минуту. На протяжении всего этого времени мы с Полин тщательно избегаем друг друга, а это первый признак пары, имеющей тайный роман.

За стол мы садимся после десяти. Нас шестнадцать человек. Я сижу между вдовствующей матерью Эмери, вдовой-графиней, – она сплошь гофрированный черный шелк и мертвенно-бледная кожа, словно призрак из «Дон Жуана», – и сестрой Бланш Изабель, недавно вышедшей замуж за члена невероятно богатой банкирской семьи, владельцев одного из пяти крупнейших виноградников в Бордо. Она с видом знатока говорит об апелласьонах и гранд крю[19], но для меня это чистая тарабарщина – я ничего не понимаю. Я испытываю некое странное, чуть ли не пьянящее чувство разобщенности: умный разговор – всего лишь набор звуков, музыка – просто скрежет и звон струн и проводов. Я смотрю на дальний конец стола, где Полин слушает мужа Изабель, банкира, молодого человека, чья родословная придала ему внешность столь утонченную, что он напоминает созревший плод. В мерцании свечи я перехватываю взгляд Бланш, она смотрит на меня из-под своего птичьего плюмажа – женщина, которой пренебрегли. Я отворачиваюсь. Наконец в полночь мы поднимаемся.

Я спешу покинуть дом прежде Полин, чтобы соблюсти приличия.

– Вы – коварная женщина, – говорю я Бланш у двери и грожу ей пальцем.

– Спокойной ночи, Жорж, – печально отвечает она.

Я иду по бульвару, смотрю, не появится ли белый огонек экипажа, направляющегося на стоянку у Триумфальной арки. Мимо проносится множество красных и желтых фонарей, но наконец появляется белый, и когда я выхожу на мостовую, чтобы остановить его, и стук копыт замедляется и смолкает при остановке, Полин уже присоединяется ко мне. Я беру ее под руку, помогаю сесть в экипаж и говорю извозчику:

– Улица Ивон-Вилларсо, угол улицы Коперник.

После этого сажусь сам. Полин позволяет мне поцеловать ее, потом отталкивает меня.

– Нет, мне нужно знать, что это такое было.

– А может, не нужно? Ты уверена?

– Уверена.

Я вздыхаю и беру ее за руку: