Офицер артиллерии

Вдруг до слуха Дудки донеслось завывание моторов. По характерному прерывистому звуку он сразу определил, что летят вражеские самолеты. А через минуту, когда гул моторов слышался уже почти над головой, Дудка увидел, как один за другим в небе раскрываются белые купола парашютов.

Дудка тотчас же поднял тревогу.

Треск автоматов, частое бухание карабинов всколыхнули ночную тишину. Троицкий вытащил из машины ручной пулемет и бил короткими очередями по мерно раскачивающимся на стропах, еще неясным фигурам. Ковтунов, прибежавший по тревоге, приказал Васильеву с группой солдат отрезать десант от находившегося неподалеку перелеска. Как только первые парашюты пузырями вздулись на земле, к ним бросились артиллеристы. Но странно, стрельба сразу прекратилась.

— В чем дело? — подбегая к ближайшей группе, спросил Ковтунов.

— Тьфу, напасть! — чертыхался Дудка, шевеля ногой большой парусиновый тюк. — Вот тебе и десант!

Оказалось, что немцы сбросили тюки с продовольствием и боеприпасами для окруженных, да ошиблись местом.

Солдаты живо распотрошили один из тюков, пожевали пресные галеты, замешенные с какой-то травой, вкусом напоминавшие жмых, попробовали курить сигареты. Но после первых же затяжек закашлялись («Дерьмо, солома!») и потянулись за кисетами со своей, прилуцкой и кременчугской махоркой, пересмеиваясь по поводу недавнего «боя».

После этого случая за Дудкой прочно укрепилось прозвище «истребитель десантов».

— Ну что ж, выпьем за награжденных, — произнес Михалев, когда смех умолк, — и напомним им, что высокие награды, которые они получили, обязывают драться еще более умело и упорно, драться до тех пор, пока не будет истреблен последний захватчик.

— Ну, теперь Николай Иванович целую речь закатит, — шутливо вставил Ковтунов.

— Вот и неправда. Я кончил, — в тон ему ответил Михалев и протянул кружку, чтобы чокнуться с командиром.

Несколько минут все молчали. Потом снова и еще оживленнее заговорили. Васильев потянулся за баяном, прислушиваясь, как Запольский, вспомнив гибель начальника штаба капитана Турова, рассказывал о его участии в боях на Халхин-Голе, за которые тот получил орден Красного Знамени. «Смелый был человек, до отчаяния смелый», — закончил Запольский.

— Смелый, а погиб глупо, — громко сказал Васильев, — от какого-то дурацкого осколка. Не-ет, по мне, если уж погибать, так в бою, в схватке с врагом, когда и умирая наносишь удары. Одним словом, умирать — так с музыкой.

— Что ж, это правильно! — задумчиво произнес Михалев. — В бою не о своей смерти, а о погибели врага думать надо. Это верно. И если уж погибать, так героем — тоже верно… Но разве ж виноват человек, что его настиг осколок? Свой долг он выполнил. Правильно я говорю?

— Согласен, товарищ комиссар, — улыбнулся Васильев, прилаживая ремни баяна.

И, растягивая мехи баяна, перебирая кнопки тонкими длинными пальцами, он вполголоса запел:

Ты увидел бой, Днепр, отец-река,
Мы в атаку шли под горой.
Кто погиб за Днепр, будет жить века,
Коль сражался он, как герой.

Все, прислушиваясь к словам песни, умолкли. Раскачивающийся под потолком фонарь бросал на офицеров колеблющиеся блики, и от этого лица их казались строгими и суровыми. А когда Васильев громыхнул басами и, высоко вскинув голову, полузакрыв глаза, начал припев, все дружно подхватили его. Символически прозвучали слова последнего куплета:

Как весенний Днепр, всех врагов сметет
Наша армия, наш народ.

В наступившей тишине снова застучали колеса. Потом Михалев глухо сказал:

— Хорошо поешь, Николай.

— Пустяки! — ответил Васильев и сразу же спохватился — Однако, кажется, грусть нагнал я своей песней. Да и разговор затеял какой. Не о смерти думать надо, а о жизни, черт возьми! Драться нужно, побеждать и… жить. Давайте-ка лучше веселую, плясовую.

И баян тотчас же залился хитрым затейливым перебором «Камаринской». Дудка вдруг не выдержал, забыв про обиду, подхватился, хлопнул в ладоши и на маленьком пятачке между печуркой и нарами пошел мелко перебирать ногами, выделывать коленца. Офицеры в такт пляске захлопали в ладоши.

А за дверью по-прежнему выла метель, ветер задувал в щели струйки мелкого, словно сахарная пудра, снега, проносились мимо разрушенные станции и полустанки, сожженные разъезды и будки путевых обходчиков, доносились частые сиплые гудки паровоза.

Эшелон шел на фронт.

6. КОМАНДИР ПОЛКА