Для шкафов она приготовила специальную жидкость и сам лак. Брут и здесь обещал справиться. Но день проходил за днем. А мужу было то неохота, то некогда. Лишь иногда, когда Офелия особенно нажимала на него, Брут ронял рулон линолеума на пол или подходил к шкафам, чего-то чертил, прикидывал и говорил, что остальное доделает завтра.
И они продолжали жить с валяющимся посреди кухни линолеумом, с чертежами на полу и на стенках шкафов в прихожей, с то и дело попадающимися под ноги отвертками, кисточками, линейками, карандашами, гвоздями и шурупами.
Брут не давал убирать инструменты:
– Ты все перепутаешь. Не трогай…
И Офелия не трогала. Пока не поняла, что вряд ли Брут когда-нибудь действительно доведет все до ума. Тогда она решила нанять мастеров, но супруг воспротивился:
– Да ты что? Деньги еще кому-то платить. Или у тебя муж без рук…
Он снова схватился за рулон, но в яростном трудовом порыве тут же сломал нож для резки линолеума:
– Ладно, завтра купи новый, я сразу же дорежу и положу все как надо.
Офелия кивнула в сторону прихожей:
– А шкафы?
Брут посмотрел на часы:
– Шкафы после линолеума. Сегодня чемпионат по телеку начинается.
Чемпионаты по телеку начинались почти каждый день. Офелии все меньше хотелось заставлять или уговаривать мужа. Она сама размотала часть рулона, чтобы по нему можно было ходить возле плиты и мойки, там, где чаще всего что-то капает на пол. К тому же, что шкафы в прихожей ободраны, Офелия постепенно привыкла и даже перестала замечать, что с ними что-то не в порядке.
На фоне полураскрученного рулона и груды разбросанных инструментов ежедневная пыль была не так уж заметна. И Офелия стала прибираться через день. Потом раз в неделю.
Теперь Офелия могла равнодушно перешагнуть через брошенную Брутом тряпку, убить муху на стекле и не замыть это место. Она уже не спешила ополоснуть каждую использованную чашку – ждала, когда посуды в мойке накопится по-больше.
И готовила Офелия теперь без особого желания. Забросила подаренные на свадьбу кулинарные книги, тетрадки с записанными от руки рецептами. Варила и жарила только то, что умела. То, на что уходило немного времени и сил. Самой ей нужно было чуть-чуть, а Бруту было, похоже, все равно, что есть – лишь бы было что.
Один раз она вообще ничего не приготовила. Вспомнила об ужине только, когда Брут, вернувшись с работы, зашел на кухню:
– Че у нас пожрать?
– Я ничего не приготовила. Поищи в холодильники какие-нибудь консервы.
– А че не приготовила-то?
Офелия сначала хотела как-то оправдаться, но вдруг передумала и сама перешла в наступление:
– Буду готовить, когда ты ремонтом, наконец, займешься.
Брут почесал затылок и, ничего не сказав, полез в холодильник. К инструментам он так и не прикоснулся. Но готовить Офелия больше старалась все же не забывать.
Что она перестала делать совсем, так это специально одеваться к приходу мужа. Поначалу прихорашивалась, чистила перышки. Но Брут не замечал ее стараний. Он, похоже, относился к ней как и к еде, чтобы она была, а во что завернуто – неважно. И, в конце концов, Офелия забросила свои немногочисленные тряпки. Почти все время по дому носила все тот же старенький любимый халат. Только на работу переодевалась. И Брут ее очень удивил, когда через несколько месяцев высказался вдруг по этому поводу:
– Офель, ты бы это, платье что ли какое одела, а то в халате в этом да в халате. Он у тебя уже и дырявый вон с боку…
Она, как и в случае с едой, тут же парировала:
– Ой, заметил. А то, что бардак в доме такой, ты не замечаешь. Вот ремонт закончишь, порядок наведем, тогда может платье и одену. Чего же мне среди такой грязищи наряжаться…
– А-а, – кивнул Брут. Послонялся по квартире, пнул рулон, поскреб шкафы и затих у телевизора. Все осталось по-старому.
Прежде она приглашала подружек:
– Ну, скоро соберемся, только ремонт закончим…
Теперь же отговаривала тех, кто напрашивался сам:
– Ой, мы еще ремонт не закончили. Потом как-нибудь посидим…
Поначалу, когда заходила мать, Офелия извинялась:
– Ты же понимаешь – ремонт. Поэтому грязь такая…
Потом и объяснять ей ничего не стала. Да и мать заглядывала все реже. Так что никто к ним практически не заходил. И сами они перестали к кому-либо из знакомых выбираться. То Брут задерживался на работе, то у Офелии болела голова, то слякоть была на улице, то – жара, а то просто – никакого настроения.
В общем сидели они вечерами у телевизора, смотрели кино или шоу какое-нибудь. Если Брут включал спортивную программу, то Офелия уходила на кухню читать любовный роман или руководство для беременных женщин. Да, она забеременела.
Еще до свадьбы Офелия представляла, как попадет «в положение», как будет выходить с животом на улицу, чтоб все смотрели на нее и интересовались здоровьем, делами, желали счастливо разродиться, дарили ленты, игрушки для будущего малыша. Муж ее будет все время ласково гладить и целовать:
– Труженица, ты моя…
Но теперь все было не так приятно. Возле этого дома никого из знакомых не было, тащиться же к своему старому с таким животом – не с руки.
И еще Офелия все чаще и чаще смотрела на себя в зеркало:
– Уродина…