Это называлось производственная практика. Четыре недели теперь уже почти второкурсники жили в учебном хозяйстве и занимались традиционной для всяческих практик ерундой – чего-то там пололи. И если не считать этих сельхозработ, прекрасно проводили время. Вино в местном продовольственном магазине продавалось в трехлитровых банках, плодово-ягодное, под названием «Анапа». Подруги присвоили ему кодовое название «Анна Павловна» и за покупками ходили ежедневно. На вине и студентах в том месяце магазин традиционно делал кассу.
«Что за фигня?» – озадаченно рассматривала свою ладонь Оксана. Только что отмытая от земли рука была покрыта россыпью надувающихся на глазах волдырей.
«Ожоги?» – сгрудились вокруг девчонки.
«Ты ведь руку в костер не совала?»
«Нет, ясен перец.»
«Больно?»
«Да не особо.»
Волдыри обнаружились и у Марины, но на ногах.
«Девчонки, Вы чего сегодня делали?» – весело поинтересовался куратор, надзирающий, чтобы количество студентов, успешно прошедших практику, совпало с количеством первокурсников, на нее прибывших.
«То же, что и все: траву драли и на сене валялись.»
«На сене валяться вредно. Особенно в рабочее время. Во всех смыслах,» – назидательно поднял палец он. – «Это ожоги от борщевика. Слышали о таком, свистушки городские? Конечно, нет. О чем я спрашиваю?»
«И что с ними делать?»
«Да ничего, до свадьбы заживут.»
Бездействовать подруги не стали. Пока ужаленные борщевиком готовили ужин, Ирина была командирована за анестезией – «Анной Павловной.»
Проверку совместным бытом часто не проходят не только свежеиспеченные супруги, но и давние подруги. Студенческий ужин прост и незатейлив: пачка макарон и банка тушенки. На четверых в самый раз. Ленка Куракова впорхнула в комнату как раз в тот момент. Когда Оксана воткнула вилку в последнюю макаронину.
«Вкусно пахнет,» – довольно потянула она носом и тут же скорчила грустную рожицу. –«А мне не оставили?»
«Но ведь сегодня твоя очередь готовить ужин, вот и приготовишь,» – с поучительной интонацией кота Матроскина ответила Оксана.
Ленка сменила кроссовки на туфли и молча ускакала из комнаты. Её личная жизнь бурлила всегда и везде. Явилась она уже за полночь. С бутылкой вина и коробкой конфет. Наверное, ухажер подарил. Девчонки только что легли. Ленка тихонько скинула туфли у двери, шепотом выругавшись на ходу «чертовы каблуки», прошла к столу, плюхнула на него свои подношения и заныла: «Ну девчонки, ну хватит дуться. Я больше не буду. А у меня конфеты суперские. И если я съем их одна, то у меня одно место слипнется. Ну девчонки, я знаю, что вы не спите!»
Марина оторвала голову от подушки и беззлобно сказала: «Ну ты и зараза. Какие конфеты?»
Вереница пустых 3-х литровых банок от «Анны Павловны» сиротливо стояла вдоль стены, когда месяц спустя подруги покидали свою комнату.
Марина. 2-й курс.
В следующий раз с Бодровой они увиделись через полгода. В середине второго курса, прямо под Новый год. Марина возвращалась домой из института голодная как собака. Последняя пара закончилась в половине шестого. На улице было темно хоть глаз выколи. Марина, стараясь не торопиться, скользила мелкими шажками по обледенелому тротуару. На перекрестке дорогу ей перегородила иномарка. В иностранных машинах, которых с каждым днем на дорогах становилось все больше, Марина не разбиралась. Эта была длинной, серебристой, с плавными линиями и неожиданно хищной мордой. Из машины высунулась Бодрова: «Сорока, ты? Полчаса за тобой тащимся, а я в темноте никак не пойму: ты или не ты.»
Ольга была навеселе, сильно накрашена, в длинной норковой шубе. Выглядела дорого. Под стать машине.
«Садись,» – скомандовала она, распахнув дверцу. – «Гулять будем.»
«Нет, спасибо. У меня дела,» – быстро соврала Марина. – «Увидимся как-нибудь.» И попыталась обойти машину сзади.
Ольга тут же выскочила из машины, сверкнув голыми коленками: «Нет. Поехали с нами. Я тебя на день рождения приглашаю. Отказываться не имеешь права. Это в счет всех тех дней рождений, которые я пропустила в детстве. Наконец-то погулять можно. Бабка померла.»
Дни рождения Ольга не праздновала. Никогда. И в гости к себе подруг не приглашала. У нее была бабушка. Сумасшедшая.
Бабушка жила в одной из комнат их большой трехкомнатной квартиры. Точнее, ее там содержали. Дверь в комнату запиралась снаружи. Окно было заколочено фанерой, кроме узкой полоски сверху. В комнате царил вечный полумрак и непередаваемый запах. Бабушку Марина видела однажды, мельком. Её вели в ванную комнату. Та была облачена в длинную ночную рубашку в бурых разводах, ковырялась в носу и безмятежно улыбалась, вертя головой. Взгляд у нее был отсутствующий, потусторонний, она смотрела, но не видела. Коротко стриженные седые волосы торчали ежиком.
На вопрос о диагнозе Ольга тогда ответила: «Из ума выжила.» И больше об этом никогда не говорила. Много лет спустя Гусева нашептала Марине на ухо, что бабушка – это не бабушка вовсе, а первая жена Ольгиного отца. История, которая вполне могла оказаться враньем от первого до последнего слова, учитывая источник, звучала так.