Одноклассники smerti

Надя

Ночи в больнице хороши, только если врачи не жалеют на тебя снотворного, тогда ты кайфуешь по полной программе и спишь сурком. Но длится халява совсем недолго. То ли врачи боятся, чтоб пациенты наркоманами не заделались, то ли просто на хорошие лекарства жмотятся.

Еще вчера вечером медсестра вколола Наде какой-то чудо-укол, после которого оставалось лишь закрыть глаза и «улететь». А сегодня ее, видно, в выздоравливающие перевели и из волшебных снадобий предложили только анальгин. Или она не могла уснуть потому, что Димочки впервые за столько дней рядом не было?

Вот и крутилась чуть ли не до утра на узкой больничной койке. Лежала – и прислушивалась. Как медсестра разгоняет засидевшихся за нардами мужичков. Как в ночном коридоре визжит колесами инвалидная коляска, а за окном в больничном парке играет макушками лип летний ветер.

Обыденные, безопасные, предсказуемые звуки. Просто представить невозможно, что в них может вплестись сухой щелчок курка или крадущиеся шаги убийцы…

Но правда-то заключается в том, что Ленка Коренкова – мертва, а она, Надя, в больнице с тяжелой контузией. А третья из их компании, Ира Ишутина, призналась, что теперь, после покушения, все-таки решила нанять охрану. «И понимаю ведь, Надька: случись чего, от этих козлов толку будет мало, они только мускулами трясти умеют, а все равно как-то спокойней…»

Надя потянулась к тумбочке. Взяла с нее лист бумаги, в сотый, наверно, раз вчиталась в единственную, отпечатанную на принтере фразу: « Судьба свое возьмет ».

Действительно. Выражение ей знакомо.

Его очень любила еще одна их одноклассница, Людка Сладкова. Повторяла его и к месту, и невпопад. А теперь точно такую же фразу без подписи и с анонимного адреса прислали по электронной почте Иришке.

С одной стороны, это можно списать на случайное совпадение. Потому что Людка тоже не тянет на убийцу. Да и глупо спустя десять лет мстить за мелкие школьные обиды. Да их и обидами назвать нельзя – так, мелкие контры… Но с другой стороны…

Надя снова прикрыла глаза. Задумалась.

Они со Сладковой друг друга недолюбливали – это факт. Та явно их развеселой компании завидовала. И красоте девушек тоже – сама страшна, как смерть. Да еще и подать себя не умела. Хотя бы сиськи свои роскошные, единственное достоинство, напоказ выставляла – так нет же, вечно наряжалась в бесформенные балахоны. И еще Сладкова страшно злилась из-за того, что Лена, Ира и Надя ничего не боялись – или, по крайней мере, создали себе имидж бесстрашных. А Людка вечно ходила скрюченной и все страдала: то один на нее посмотрел косо, то другой.

К тому же была она в их классе старостой. Удивительно нудной, мелочной, злопамятной. Людка в рамках своей должности не ленилась задерживаться в школе после уроков. И лично проверять, насколько хорошо дежурные по классу отдраили пол и не поленились ли прополоскать и аккуратно разложить на кромках ведер помойные тряпки. А так называемое ведение дневника? Явный ведь пережиток – из социализма и младшей школы. Во всех параллельных классах подобными глупостями не занимались – просто потому, что желающих взять на себя столь дурацкую общественную нагрузку не находилось. Одна Людка на полном серьезе просматривала дневники. И выставляла за их ведение оценки. Полная глупость. Наде, что ли, рыдать из-за того, что внизу странички рукой Сладковой написано: « Четыре с минусом. Очень неаккуратно »?..

Она и не рыдала – просто не обращала на Сладкову внимания.

Ленка с Иркой – те были пожестче. Коренкова однажды и вовсе двинула ненавистной старосте своим же дневником по мордасам. За очередную двойку по его ведению и строгое требование: « Немедленно заполнить графы домашнего задания за прошедшую неделю ».

– Какие, на хрен, задания? – на весь гулкий школьный коридор орала Елена. – Ты что, вобла, не знаешь? Я на этой неделе в Екатеринбург летала, на всероссийский конкурс! С личного разрешения директора! Какого дьявола мне задним числом дневник заполнять?!

А Сладкова, зануда, знай себе повторяет разные глупости про «общие правила» и «единообразие»…

Она действительно жила до тошноты примерно. Школьный устав, что ли, держала под подушкой? Ни одной яркой кофточки, не говоря уже о помаде или колготках в сетку. Ни единого опоздания – о прогулах или, допустим, сигаретке за углом даже речи не шло. И, конечно, сплошные пятерки – а это уж полный феномен, особенно в старших классах. Все остальные-то готовились в вузы и четко знали: этот предмет мне нужен, а этот – нет. Или, как Ирка Ишутина, никуда поступать не собирались и учили только то, что им интересно, по доброй воле. Но чтобы пятерка одновременно по физике и по литературе – такого не было больше ни у кого. Или в технический вуз идешь и с точными науками проблем не имеешь, или гуманитарий, а геометрию с алгеброй на четверочки вытягиваешь.

Сладкова же стремилась быть идеальной. Мало того: страшно злилась, когда ей всего лишь ставили пятерки, а больше никак ее не выделяли. Но за что ее выделять, скажем, на уроке пения, если у нее ни слуха, ни голоса? Фамилии композиторов знает, но в музыке – совсем не это главное, тут одной зубрежкой не возьмешь… А Людмила этого, видно, не понимала. Еще и повторяла обиженным тоном: «Судьба свое возьмет». Типа: вы все, дураки, меня еще оцените!

Надя никогда не забудет, как в седьмом классе – пока преподавалось домоводство – всем девчонкам в преддверии двадцать третьего февраля велели дома по тортику испечь.

Митрофанова тогда по полной программе отпахала.

По просьбе вечно занятой своими музыкальными конкурсами Ленки испекла за нее простецкую шарлотку. «Ты, главное, не парься, мне это нужно, только чтобы отвязались».

Помогла Иришке Ишутиной сварганить пирожные безе. «Мне, Надюх, на кулинарию плевать – просто обидно, что они у меня всегда плоскими, как блины, получаются».

Митрофановой не жаль – она поделилась с Иркой секретами: что сахар в тесте должен до последней крупинки раствориться и какую температуру в духовке поддерживать.

Лена с Иринкой получили проходные пятерки и с удовольствием взялись потчевать своими кулинарными шедеврами Степана и прочих мальчишек.

А Надин собственный торт – она не поленилась испечь коронную «Пьяную вишню в шоколаде» (пять часов чистой работы и недосягаемые вершины поварского мастерства) – отправился на межрайонный конкурс «Юные хозяюшки». Более того – на этом конкурсе победил. И растроганная учительница труда (ей за триумф ученицы достались Почетная грамота и даже денежная премия) прилюдно на очередном уроке заявила, что у Митрофановой теперь – бессрочная пятерка, даже если она больше ни на одном занятии не появится или все общественные кастрюли со сковородками расплавит.

Класс Надиному успеху поаплодировал, и очень многие, между прочим, хлопали искренне. Мальчишки – те и вовсе вились вокруг нее змейками, дружно набивались в гости «на пирожки». Ирка Ишутина пообещала, что, когда ей надоедят машины и скорость, она обязательно пойдет к подруге в подмастерья и постигнет под ее руководством премудрости кулинарии. А Ленка Коренкова поклялась, что, едва станет знаменитой, уровня Ван Клиберна, пианисткой, немедленно определит Митрофанову своим личным поваром на огромную зарплату, будет брать ее во все заграничные поездки и селить рядом с собой исключительно в пятизвездочных отелях.

Одна Сладкова (хотя чего злиться, тоже получила за свой чахлый бисквитик вполне предсказуемую пятерку) смотрела волком. И даже осмелилась квакнуть, будто у Нади мама профессиональный кулинар, она, мол, «Пьяную вишню» и испекла, а врать нехорошо и судьба свое все равно возьмет…

Ну разве не чушь? Весь класс знает, что Надина мама – медсестра в поликлинике. И – живут без отца – чтобы семью прокормить, две ставки тянет. А поздними вечерами еще и бегает по уколам. Ей не до готовки.

– Дура ты, Людка. И язва, – помнится, укорил тогда Сладкову Степан.

А Надя – она всегда, даже в далеком седьмом классе, старалась не обострять отношений – спокойно добавила:

– У моей мамы, между прочим, сосисок сварить времени нет. Я с пятого класса сама готовлю.

Сладкова под гнетом общественного мнения быстро заткнулась. А очень скоро в ворохе школьных новостей забылся и Надин сногсшибательный торт.

Но спустя две недели – как раз наступило Восьмое марта – в классе вывесили праздничную стенгазету. Это уж в честь женского пола мальчишки расстарались – во главе со Степаном.

Подход юные мужчины продемонстрировали нестандартный. Каждая девчонка из класса была представлена… в виде машины.

Ира Ишутина оказалась «Ламборгини». Картинка с машиной, ее перекрывает фотография девушки. И – веселая приписка: « Стремительна, прекрасна. Совсем не безопасна! »

Лену Коренкову мальчишки назвали «Бентли». И написали в ее честь двустишие: « Роскошна. Элегантна. Недоступна. И не любить ее – преступно!»

Наде досталась более скромная роль «Тойоты», а текст гласил: « В ее руках – семья и безопасность. Но под простецкой маской – что за страстность!»

Мальчишки явно проштудировали не один автомобильный журнал – помимо всем известных «БМВ» и «Мерседесов», в газете присутствовали и чудеса корейского автопрома, и французские малосемейки, и английские, давно снятые с производства лимузины…

А отечественный автомобиль в праздничном выпуске оказался единственным: убогий, весь в царапинах, «каблучок»-универсал. И с ним, по мысли парней, ассоциировалась… круглая отличница и гордость класса Людмила Сладкова!

Одно изображение – более чем уродливое. А текст и вовсе оскорбительный: « Умеет все, но понемногу. Дадим Людмилочке дорогу!»

Но как же весь класс тогда хохотал! И даже учителя, которые Сладкову, в общем-то, жаловали, с трудом сдерживали улыбки.

– Потому что не в бровь, а в глаз, – гордился Степан.

А несчастная Сладкова даже на праздничный вечер не осталась. Отсидела накануне Восьмого марта уроки и пулей умчалась домой. И даже сорвать со стены газету и изорвать ее в клочки пороху не хватило: одно слово – примерная девочка.

Но разве за подобное мстят? Можно подумать, у других в детстве не было расстройств и разочарований.

Надя выбралась из постели. Подошла к окну. Далеко в перспективе, меж верхушек лип больничного парка, уже проглядывал рассвет, и она перед лицом просыпающегося светила вдруг снова почувствовала себя школьницей. Маленькой девочкой. Одинокой и беззащитной. Атом, капля, зернышко. А вокруг – огромный и безжалостный мир.

В окно тянуло рассветным холодом, босые ноги замерзли.

«Но у меня хотя бы подруги были, – мелькнуло у Нади. – Да и с мальчишками – никаких проблем. И Степан, и Васька Махов хвостом за мной ходили… А Сладкова – она всегда одна была. Всегда в стороне. В противостоянии. От такого и правда легко ожесточиться… Ее ведь постоянно мордой об асфальт размазывали. Тортик, машина-универсал – еще ерунда! Чего стоит та история с умирающим , когда она себя полной дурой выставила?»

Надя зябко повела плечами.

Санитар, бодро шагавший в парке под окнами ее палаты, вдруг показался ей подозрительным. Не по ее ли душу он идет? Не пистолет ли у него под халатом?!

Она захлопнула окно, вернулась в постель, спряталась под тощим больничным одеяльцем. Снова закрыла глаза. Спать, наверное, уже бесполезно.

Да и вообще: только начни вспоминать – уже не уснешь…