Наши дни. Надя
Надя устало откинулась на подушку, задумчиво произнесла:
– Тем все и кончилось. Через полчаса нас отпустили. Правда, задержание уже успели оформить, поэтому в школу все равно телегу прислали, скандал был – неимовернейший! Поставили нас, всех троих, на учет в милиции. Грозились, что в институтских характеристиках про этот случай напишут. И мамуля со мной потом целый месяц не разговаривала…
– Но я все равно не понял: при чем здесь Степан? – спросил Полуянов. – Тебя послушать – так он просто молча в отделении постоял.
– А в том, что, едва мы на этой «девятке» уехали, Степка не растерялся. Побежал к Стасику домой. И все ему рассказал. Про дур баб и про то, что он умоляет-просит об угоне не заявлять. И спустить это дело на тормозах. Стас, ясное дело, пришел в дикую ярость. Стал орать, что в гробу он видал и нас, и Степана с его идиотскими просьбами. Ну а тот тогда говорит: я, мол, в долгу не останусь. И рекламу развел, будто у него семья обеспеченная и он вроде как готов покрыть любые убытки.
– А у Степана что – обеспеченная семья? – недоверчиво произнес Полуянов.
– Да нет, конечно! Родители – выпивохи. Только от бабки кое-какое золотишко осталось, не успели еще спустить, – отмахнулась Надежда. – Ну а Стасик хотя и распсиховался, но человек-то деловой. Ладно, говорит. За базар ответишь, а не то я тебя лично на счетчик поставлю. И тут же кого-то из друзей с машиной вызвонил. Поехали, говорит, твоих гонщиц искать. Степку с собой – и давай кататься по району. Иногда останавливались, прохожих расспрашивали – не видел ли кто чего. И, конечно, нашли. Только поздновато – как раз в тот момент подъехали, когда нас в «Форд» запихивали, а второй гаишник в разбитую «девятку» садился. Ну, Стасик как увидел, во что мы его транспорт превратили, еще больше бушевать начал. Я, говорит, этих тварей по этапу пущу. И такой иск вчиню, что по миру пойдут! Ну а Степка знай свое гнет. Поехали, говорит, прямо сейчас ко мне. Я с тобой тут же и рассчитаюсь – две таких «девятки» купишь. И снова уговорил его. Отправились они к нему домой, и Степан всю бабкину шкатулку на стол и вывалил. Золото, изумруды, хоть и некрупные, бриллианты… Может, на две «девятки» там и не было, но на ремонт – с лихвой. Плюс Степка на жалость бил: молодые, мол, девчонки… И пожалел нас Стасик. Шкатулку взял и пообещал, что поможет нас из ментуры вытащить… Он ведь только недавно «братком» стал. А в детстве все вместе во дворе тусовались. В войнушку играли и в циклопов… – Надя снова вздохнула. – Ведь не зверь…
– Да-а-а, Надежда, – протянул журналист. – Интересная у тебя была юность!
– Да ладно! – усмехнулась она. – Обычный переходный возраст. Как у всех.
– А мне ведь моя мамуля всегда
– А я такая и есть! – широко улыбнулась Надежда. – Твоя мамуля же ничего не знала. Моя мать ведь не дура, чтоб об этом рассказывать.
– Я, конечно, не спорю, – ехидно произнес журналист. – Только как-то в общую картину не вписывается… В шестнадцать лет по ресторанам расхаживала… В семнадцать машины угоняла… А сейчас, в двадцать семь, тебя пытаются убить.
Надя сразу побледнела, а Дима внимательно взглянул ей в глаза и спросил:
– Кто, как ты думаешь, мог это сделать?
И она спокойно ответила:
– Я думаю, тот, кто давно знает нас, всех троих. Тот, кто
– Надя, но я не понимаю… – скривился Полуянов. – Ведь с тех пор столько воды утекло… Вы теперь совершенно разные люди. Непересекающиеся множества. – И пошутил: – Не Стасик же вам за свою «девятку» мстит! Запоздало получается…
– Да что теперь ему та «девятка»! – улыбнулась Надя. – Он знаешь как поднялся? Давно уже на «девяностой» «Вольво» рассекает…
– Но кто тогда?.. – он пытливо уставился на нее.
– Не знаю, – опустила глаза Надежда.
– А по-моему, милая, ты чего-то недоговариваешь, – вздохнул Дима.
И по виноватой искорке, мелькнувшей в ее глазах, понял, что он в своих подозрениях не ошибается.