Одноклассники smerti

Наши дни. Надя

Когда Надя второй раз пришла в себя, фонари на улице уже не горели. Сквозь опущенные жалюзи палаты проглядывало солнце.

«Сколько я здесь? Уже сутки? Двое?»

Подле кровати на неудобном узеньком стуле опять восседал Полуянов. Но на этот раз за руку ее не держал – спал, неудобно разбросав ноги. И розы на тумбочке имелись – те же самые, но несколько уже подвядшие.

«В такую жару им надо воду три раза в день менять», – мелькнуло у Нади, и она порадовалась: кажется, мозги в порядке. Еще бы убедиться, что с лицом, как ее уверяли, всё о’кей… Да и заодно в туалет сходить – по малой нужде хотелось нещадно. Интересно, а как она раньше с этим справлялась? Неужели ей Дима судно подкладывал?!

Надя осторожно – в этот раз тело ей уже вполне повиновалось – спустила ноги с кровати. Голова, конечно, кружится, и мушки перед глазами сразу запрыгали, но в целом жить можно. Интересно, к этой белой палате прилагается свой туалет? Или придется разыскивать удобства в больничном коридоре?

Туалет – крошечный и отделанный, разумеется, белоснежным кафелем – к счастью, имелся. Надя, едва завидев удобства , чуть не подпрыгнула – до такой степени хотелось. Но, прежде чем усесться, все равно на секунду задержалась у зеркала. Боже, в какой кошмарной она рубахе! Казенная, что ли, ночнушка – в жуткий цветочек и вся в пятнах?.. Ну и обряжают же в наших больницах пациентов! Обязательно нужно попросить, чтоб Димка нормальную пижаму принес. Да и лицо не блещет. Хорошо, конечно, что не изранено. Но цвет – кошмарный, бледно-серый, с черными тенями под глазами. Категорически нужен тональник. И румяна. Тоже пусть Полуянов доставит.

А пока Надя, встав с унитаза, как могла, пригладила волосы пальцами и долго умывалась под холодной водой в надежде, что проступит хотя бы минимальный румянец.

За этим занятием ее и застал сердечный друг. Вскочил в туалет всклокоченный, перепуганный и, разумеется, без стука. А если бы ее в процессе застал?!

И Надя немедленно на него напустилась:

– Ты чего врываешься?

Он не ответил. Стоял на пороге, смотрел на нее, покачивал головой. И удивительно сейчас походил на старую деревенскую бабку, которая любимой внучкой любуется.

Митрофанова не удержалась, фыркнула:

– Ты еще за стол сядь. Растопи лучину и щеку рукой подопри.

– Они сказали немедленно их позвать, – непонятно ответил Димочка.

– Они – это кто?

– Врачи, – пояснил он. – Велели сразу вызывать, когда ты в себя придешь…

В его глазах наконец-то заплясали знакомые Наде искорки. Полуянов шагнул к ней. Бережно, будто хрустальную вазу, обнял. Ткнулся горячими губами куда-то в шею. И нежно прошептал:

– Впрочем, плевать на врачей. Подождут. Хочу сказать тебе… Я так рад, Надька!.. Ты просто не представляешь, до чего я рад!

А она еле удержалась, чтобы не ответить: я готова, мол, сто двадцать пять таких взрывов пережить. Только бы потом такие слова слышать…

С минуту они просто постояли обнявшись. После, прямо в крошечном туалете, поцеловались. А потом Надя вдруг почувствовала, что коленки задрожали, перед глазами снова все поплыло… И она жалобно попросила:

– Дим! Что-то мне опять нехорошо…

– Ну я баран! – расстроился он. – Держу тебя на ногах…

И, будто пушинку, подхватил ее на руки. Отнес в палату. Бережно перегрузил в постель.

Надя с облегчением откинулась на подушку. Минут пять полежала с закрытыми глазами – Дима все это время нежно гладил ее по руке.

Лежать бы так и лежать… Но только неизвестность уже достала ее. И Надя потребовала:

– Дим! Ты мне все-таки объясни. Что еще за утечка? Почему – взрыв? Что со мной, только честно, случилось?

Полуянов сразу посерьезнел – даже ее руку отпустил. И, вздохнув, произнес:

– Врачи велели тебя не нервировать.

– Чушь, – отрезала она. – Гораздо хуже, когда ничего не знаешь.

– Я не спорю. – Он внимательно взглянул ей в глаза. – А ты истерику не закатишь? В обморок падать не станешь?

Надя через силу улыбнулась:

– По-моему, я свою норму по обморокам уже выполнила.

– Хорошо, ловлю на слове. Тебя пытались убить.

– Что-о?!

– Никакой утечки газа в доме не было. Газовую трубу в нашей квартире перепилили. Очень аккуратно. В незаметном месте – там, где она плитой скрыта.

– Да ладно… – не поверила она.

– Ты, когда дверь отпирала, ничего не заметила? Может, не заперто было? Или замок заедал?

– Нет, я б тогда не пошла… Испугалась бы… Вроде открылась дверь как обычно, – ошарашенно пробормотала Надежда.

– Странно. А ведь мы, когда потом дверь осматривали – ясное дело, вместе с ментами, – небрежно уточнил Дима, – обратили внимание, что замок вскрывали. Причем довольно грубо. И я, когда своими ключами отпереть его пробовал, еле справился – так он заедал. А ты, значит, ничего не заметила… Очень странно.

Надя задумалась. Медленно произнесла:

– Ну я, во-первых, с самого утра не в духе была… Сам знаешь, когда настроение на нуле, ни на что внимания не обращаешь… А во-вторых, я из-за маляра разозлилась… Прямо под нашей дверью вонь развел!

– Так-так, с этого места поподробней, – оживился Полуянов.

– Ну, ремонт в подъезде затеяли, ты разве сам не заметил? И без того жара, а тут еще от краски вонища. И этот козел, маляр, как раз возле нашей квартиры красил.

– Ты его видела? – ахнул Дима.

– Видела, – кивнула она. – А что?

– Да ничего, – хладнокровно произнес журналист. – Просто ремонта в подъезде тоже не было. И нет. А свежая краска на стенке возле квартиры… ее нанесли специально. Чтобы ввести тебя в заблуждение. Это специальный состав. Особый, не токсичный, но чрезвычайно вонючий. Идеальный способ перебить запах газа.

– Не может быть… – прошептала девушка.

– А ты этого маляра описать сможешь? – осторожно спросил Полуянов.

– Маляра?.. – Надя глубоко задумалась. – Ну… обычный мужик. Такой… довольно противный. Среднего роста. В бандане. И в темных очках, я еще удивилась, зачем они ему, в подъезде-то…

Она замолчала.

– И это все? – после паузы спросил Полуянов.

– Дим, ну я ведь думала, что он обычный маляр, – простонала Надя. – Пришел из ЖЭКа, красит стену. С какой радости мне было его рассматривать? Сам, что ли, внимание обращаешь на дорожных рабочих или, скажем, на официанток?

– На официанток, допустим, обращаю, – пожал он плечами.

– Ах да. Я и забыла. Ты ведь у нас любвеобильный, – саркастически произнесла она. Насупила брови и спросила: – Ты, кстати, где всю ночь шлялся?!

– Здесь, – хладнокровно ответствовал журналист. – На стуле. У твоего одра.

– Не придуривайся, – еще больше нахмурилась Надежда. – Я про другую ночь говорю. Когда ты, – она хмыкнула, – на деловую встречу в казино отправился. Сказал, между прочим, что на пару часов. А сам телефон отключил – и испарился.

– Надь! Но мы, по-моему, сейчас о тебе говорим! – возразил журналист. – Ты в опасности. На тебя покушались! Разве еще не поняла?..

– Поняла, не дура, – отрезала она.

– Потом, могла бы спросить, что стало с квартирой? Как Родион? – продолжал наступление Полуянов.

– И что же?

– В квартире выбиты стекла. Пол вспучило. И мебель на кухне испорчена. Нужно делать ремонт. А Родион – тот в порядке. Он в дальней комнате под диваном пересидел. Я его твоей соседке на время отдал. Ну, этой противной. Бабке Юльке.

– Очень хорошо, – кивнула Надя. – И ремонт мы сделаем, и Родион пристроен. Так почему ты в ту ночь до утра исчез? И на мои звонки не отвечал?..

– Во пристала… – простонал журналист. – Давай лучше ты отдохнешь… Тебе поспать нужно… Или давай я врача позову. Я ж обещал, когда ты очнешься…

– Ди-ма! – сдвинула она брови. – Колись!

– О господи!.. Да ничего особенного! Ну, сначала мы с Пшеницыным долго базарили. Он мне, между прочим, много интересного рассказал… – Полуянов лукаво взглянул на Надю. – Про твои, так сказать, гоночные таланты… Скажу тебе: уж на что я сам трудным подростком был, но машины не угонял.

Она не смутилась.

– А я вообще девушка способная. Ну а что ты делал потом ?

– Вот прилипла! – покачал головой Дима. – А потом мне Пшеницын пару крупных фишек презентовал – он управляющий, имеет право. И золотую карточку своего казино – по ней любое спиртное бесплатно, хоть «Мартель», хоть «Чивас». Предложил развеяться за счет заведения. Что ж я, дурак отказываться?

– И хорошо развеялся? – прищурилась она.

– К двум дня уже на работе был! – бодро отрапортовал журналист.

– А много выиграл?

– Ну…

– Ясно, – вздохнула Надя. И упрекнула: – Хотя бы позвонить-то мог! Или на мой звонок ответить…

– А по мобильнику в казино говорить не то чтобы нельзя… но – нежелательно. Считается, что удачу спугнешь, – фальшивым тоном объяснил Дима.

– Знаю я эту удачу! – фыркнула Митрофанова. – Очередная крашеная блондинка?

– Надя, о чем ты говоришь! – возмутился Полуянов. – Игра и женщины, к твоему сведению, вообще несовместимы!

– Засранец ты, – снова вздохнула она.

– А что мне оставалось делать? – перешел в контрнаступление журналист. – Как было стресс снимать? После того, как я о своей невесте такие вещи узнаю?!

– И какие уж такие особенные вещи? – буркнула она.

– Что тебя, оказывается, за угон машины должны были судить. И только чудом уголовное дело закрыли. Ограничились учетом в милиции. Вот уж никогда бы не подумал… – покачал головой Дима.

– Бес попутал. С кем не бывает, – покаянно вздохнула Надя.

– А всегда прикидывалась, что водить не умеешь, – укорил он. – И врала, будто скорости боишься…

– Потому что я люблю безопасные гонки. А ты водишь опасно, – пригвоздила она его.

– Да уж. Вы в ту ночь прокатились – безопасней некуда, – хмыкнул Полуянов.

– Бес попутал, – повторила Надя. Секунду подумала и добавила: – К тому же за рулем Ирка сидела. А будь я – все б нормально было!

– Героиня, как есть героиня, – вздохнул журналист.

– А Пшеницын – несчастный болтун, – воскликнула Надежда. – Все выложил…

– Не все, – покачал головой Дима. – Кое-чего он и сам не знает. Как вам тогда все-таки отмазаться удалось? Серьезное ведь преступление – угнали машину да еще и разбили. А вас всего лишь на учет поставили. И ремонт вы, кажется, не оплачивали…

– А ты не понял, что ли, еще? – возмутилась Надя. – Я ведь потому сейчас все и затеяла… чтобы Степке помочь. Отблагодарить его наконец!

– Не понял, – озадаченно произнес журналист. – А при чем здесь он?

– Да при том, – склонила голову Надя, – что Степан нас тогда и выручил!

– Степка? Степан Ивасюхин? Тот самый – никчемный? Маменькин сынок? – недоверчиво переспросил Дима.

– Тот самый, – грустно произнесла она.