Одноклассники smerti

Надя

Версия, которую взялись разрабатывать менты, гласила: Степан отравился некачественным алкоголем.

Надя считала, что это ерунда полная. Она, конечно, не судмедэксперт, но медициной интересовалась. И прекрасно знала, что даже самый ядреный суррогат убивает человека небыстро. Сначала общая слабость, потом – «мушки» перед глазами, перебои в сердечной деятельности и лишь через несколько часов судороги и остановка дыхания. Но в два часа ночи Степка был абсолютно здоровым и трезвым, а в пять вдруг немыслимо, безнадежно мертв. И при чем здесь спиртное?! Ведь даже в лихие девяностые подделки под «Рояль» так быстро не убивали!

– Я тоже пытался им втолковать, что вряд ли Степа сам отравился, – поддержал ее Полуянов, – но они меня и слушать не стали. Сигналы, спрашивают, раньше поступали, что в квартире притон? Поступали. В отделение в нетрезвом состоянии гражданин Ивасюхин доставлялся? Доставлялся. С разной рванью по подворотням пил? Пил. Вот мы и делаем выводы. И повод у него был: только вчера из СИЗО освободился. Вернулся домой, решил отметить, а на хорошее бухло денег не хватило. Все, мол, абсолютно логично.

– Но Степка ведь не собирался вчера пить! Говорил, что устал и мечтает только до постели добраться! – выкрикнула Надежда.

– Алкоголикам верить нельзя, – пожал плечами Полуянов.

Спокойно встретил гневный взгляд подруги и пояснил:

– Это мне менты так сказали.

– Но ты-то понимаешь, что он не пил! Тем более – в ванной! И какой-то суррогат! – продолжала возмущаться девушка.

– Ну я, в отличие от тебя, с привычками Ивасюхина не знаком… Да еще в подробностях… – пожал плечами журналист. И поспешно, едва взглянув на наливающуюся багрянцем Надежду, прижал палец к губам: – Все-все. Успокойся. Согласен, что Степан не мог. Верю. Более того – я уже Митьке позвонил. Ну, тому оперу, что дело о смерти Коренковой ведет. Из постели его выдернул. – Дима взглянул на часы и поспешно встал: – Уже опаздываю. Мы с ним через сорок минут в отделении встречаемся.

– И о чем ты будешь с ним говорить? – требовательно поинтересовалась Надежда.

Полуянов вздохнул:

– Пока не решил. Выскажу, наверно, наши подозрения в адрес Сладковой… Пусть проверят: не она ли сегодня ночью у Степана побывала?

Но уверенности в его голосе не было.

– Ты же вчера утверждал, что убийца – она, – напомнила Надя.

– А вот сейчас сомневаюсь, – признался Дима. – Да и как ты себе это представляешь? Она что, на своих каблуках к Степану среди ночи явилась с паленой водкой? Давай, мол, махнем, одноклассничек?

– Мы ведь знаем, что Людка не сама убивает. Дала своему наемнику задание… – возразила подруга.

– Когда успела?! Степана освободили утром. Людмила об этом узнала от тебя…

– Из больницы она уехала в начале двенадцатого. А со Степаном мы расстались только в два, – напомнила Надя. – Вполне могла своего убийцу нацелить.

– А по-моему, не до того ей вчера было, чтобы задания раздавать, – возразил Дима. – Не помнишь, она ведь без ключей осталась? Ей наверняка пришлось квартиру взламывать, замки менять!..

– Ну, может, она раньше задание дала, – не сдавалась Надя. – Сразу, как вышла из больницы. Еще до того, как обнаружила пропажу ключей.

– Короче, ты – за Сладкову, – внимательно взглянул на нее журналист.

– А знаешь… – протянула Надя. – На самом деле тоже уже нет…

– Почему? – он пытливо уставился на нее.

– Да потому! Со вчерашнего дня у меня одна пословица в голове вертится. Догадываешься, какая?

– Я, конечно, тебя близко знаю, но не до такой же степени, чтоб мысли твои читать!

– Лающая собака не кусается. Это, по-моему, как раз про Людку сказано… – задумчиво произнесла Надежда. – Вот лаяла она вчера, слюной брызгала, вся ненавистью сочилась. Ко всем нам. Но лично мне от ее нападок ни холодно, ни жарко. Что, на каждую бешеную бабку, что в трамвае орет, внимание обращать? Пусть себе бесится.

– Но мы ведь предполагаем, что она не просто бесится, а убивает, – возразил журналист.

– Тоже нестыковка, – вздохнула Надя. – Вот убила она – или по ее заказу – Ленку Коренкову. Получается, месть состоялась. Значит, ей уже не злиться, а торжествовать надо. Но Сладкова-то – не злорадствует, а продолжает злобствовать! Слышал бы ты, как она Коренкову крыла! А чего ругать, если она сама ее грохнула?! Уже смысла, по-моему, нет. И, кстати, еще одно. На нас, ну, на девчонок, она и правда была в большой обиде. А про Степку как раз куда спокойнее говорила. – Надя покраснела, смущенно опустила глаза: – Только о том, что ей горько было из-за того, что все его внимание – нам… мне… А на нее он и не смотрел. И за что его убивать – раз он ей, похоже, нравился? Разве не логично?

– Ох, Надя! – вскричал Полуянов. – Да конечно, логично! Но только кто тогда? Кто? Раз не историк, не Сладкова?!

Митрофанова потупилась:

– Не знаю.

Дима внимательно взглянул на нее:

– А по-моему, ты чего-то недоговариваешь.

Девушка склонила голову:

– Ну… возникла тут у меня одна мысль. Даже нет. Не мысль. Одна десятая, одна сотая мысли…

– Говори.

Она открыла было рот – и тут же осеклась:

– Нет. Не могу. Я не права.

– Надя, – твердо сказал он, – давай мы вместе будем решать, права ты или нет. Мы ведь команда. Правильно?

На глазах Нади снова выступили слезы.

– Димочка! – взмолилась она. – Ну не мучай меня, пожалуйста! У меня голова болит смертельно! И в ушах шум. Да еще ночь опять почти бессонная. Вот и вошел в голову какой-то бред…

– Но почему ты сказать-то не хочешь?! – воскликнул Полуянов. – Я сразу и рассужу: бред – или нет.

– Нет, не могу я человека огульно в убийцы записывать!

– Да никого ты в убийцы не записываешь! Мы всего лишь обсуждаем версии, понимаешь! И к тому же, – он снова взглянул на часы, – мне хоть будет что Митяю, ну, оперу, предъявить!

– Нет! – возмутилась Надя. – Вот уж оперу ничего предъявлять, пожалуйста, не надо! Я ведь сказала тебе: это полная ерунда! И ни единого доказательства! А ты уже предъявлять собрался! Чтобы человека несправедливо обвинили!

Она бессильно откинулась на стуле, прикрыла глаза.

Полуянов, чертыхнувшись, ушел в комнату. Долго там ворчал – искал чистую футболку и на что сменить мокрые до коленей джинсы.

Но когда журналист вновь появился на пороге кухни, Надя уже сумела взять себя в руки. И спокойно произнесла:

– Слушай. У меня – соломоново решение. Ты можешь свой лэп-топ оставить? Я, пока ты ездишь, кое-что в Интернете посмотрю… Проверю… И, когда вернешься, все тебе расскажу. Если мои подозрения, конечно, подтвердятся.

Он с сомнением взглянул на ее бледное, с черными тенями под глазами лицо:

– Какой тебе сейчас Интернет? Иди отсыпайся. Утро вечера мудренее.

– Нет, – печально улыбнулась она. – К тому же утро уже наступило. Давно. И я все равно сейчас не усну – нервы совсем развинтились.

– Да бери, конечно, лэп-топ, – пожал плечами Дима. – Рыскай. Только я бы на твоем месте лучше поспал.

И неожиданно увидел в ее глазах веселые искорки:

– А мы, Димочка, с тобой вместе поспим. Как только убийцу вычислим. Договорились?

– Договорились, – против воли расплылся он в улыбке.

И, уже выбежав из квартиры и торопливо спускаясь по лестнице, еще раз подумал: «И почему я столько лет считал, что Надюха ни на что, кроме пирогов и уюта, не способна?!»