Одноклассник

И вот теперь угроза возникла оттуда, откуда не ждали. Какая-то парочка любопытных стала свидетелями того, как он, Корнеев, привёл в исполнение им же самим назначенный приговор зажравшемуся и обнаглевшему коммерсу. И хотя Пётр Григорьевич сам давно уже не занимался такими делами — для этого у него была куча исполнителей, — почему-то именно сегодня ему взбрело в голову лично спустить курок. Ну да, он был страшно зол, просто невероятно зол, можно сказать — взбешён. Как никогда или, по крайней мере, давно. Потому и не сдержался. А должен был — ведь не мальчик, за полтинник уже. И надо же такому было случиться, что именно в этот момент откуда ни возьмись появились эти чёртовы… хрен знает, кто они. Но как минимум один из них — баба. Доказательством тому была найденная Слоном чёрная остроносая туфля на восьмисантиметровой шпильке — Корнеев сам машинально измерил её линейкой.

Он схватил туфлю и запустил ею в стоявшего напротив Егора. Тот легко поймал её и, повертев в руках, вновь уставился на шефа.

— Делай что хочешь, хоть весь город на уши поставь, а отыщи мне их. Даю тебе сутки, — прошипел Корнеев и махнул рукой в сторону двери.

— Найдём, — уверенно пообещал Егор и вышел из кабинета.

Марина металась по кухне, как потревоженная пантера в клетке.

— Какая полиция! О чём ты говоришь! — восклицала она. — Они же все повязаны! Ты что, телевизор не смотришь? Нет, я не знаю! Я понятия не имею, что теперь делать! И как тебя только угораздило потерять туфлю! Золушка, блин! Теперь этот твой одноклассник тебя в два счёта вычислит.

— Да не вычислит он! — возражала Вера. — Каким образом он по какой-то туфле сможет меня найти?

— Легко! Узнает, где такие продавались, — Марина ткнула пальцем в лежавшую прямо на столе оставшуюся Верину туфлю, — придёт в магазин, спросит, кто такие покупал, — и готово.

— Мало ли кто такие покупал! Что я, одна в них хожу? Да они небось во всех магазинах продавались. Это было-то…

— «Было, было»… А кто, кроме тебя, такой размер носит, а? — Марина схватила туфлю и перевернула её, демонстрируя подошву. — Тридцать семь с половиной, блин! Не тридцать семь! И не тридцать восемь, как у всех нормальных людей, — под нормальными людьми она, естественно, имела в виду себя, — а тридцать семь, мать его, с половиной! И вот как раз таких на весь город раз-два и обчёлся. Если ты вообще не единственная.

— Мне кажется, ты сгущаешь краски.

— Я сгущаю? Нет, я не сгущаю, я ещё смягчаю ситуацию. А она знаешь какая? Ты даже не представляешь себе какая! Это задница! Огромная полная задница! И я в этой заднице из-за тебя!

— Скорее уж они тебя первую вычислят — по машине.

— Не говори чушь! Как они по машине вычислят? Номер они точно не видели.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Я видела, как они из калитки выскочили. В зеркало видела. Сначала один, потом другой. И если у них при себе не было подзорной трубы, хрен они с такого расстояния номер могли разглядеть.

— А если была?

— Ты чё, дура? Кто с собой подзорные трубы таскает?

— Но машину-то они твою видели.

— И что? Мало ли таких машин в городе! Да таких серых «логанов» штук, наверное, тыща, вот! Не, это нереально. А вот из-за твоей туфли…

— Вы чего ругаетесь? — раздался Сашкин голос.

— А ты откуда взялся?! — вздрогнув от неожиданности, воскликнула Марина.

— С улицы пришёл.

— Зачем?

— Как «зачем»? — растерянно переспросил Сашка.

— Не слушай тётю Марину, она просто немного… волнуется, — объяснила Вера.

— Немного? — взвилась Марина. — Да…

— Саш, иди пока сделай уроки, — сказала Вера.

— Так я вчера всё сделал.

— Ну иди займись чем-нибудь. Нам тут надо…

— А чаю можно?

— Я тебе принесу. Иди.

— Ну и ладно! — буркнул Сашка и вышел с кухни.

Было совершенно очевидно, что гораздо больше, чем чай, парня сейчас интересует тема бурной беседы, которую вели его мама с подругой. Но поскольку они с матерью договорились, что он больше не будет ей перечить, Сашка послушно отправился в свою комнату.

— Ну, если ты так уверена… — продолжила разговор Вера.

— Да, я уверена! — отвечала Марина. — А через тебя они и до меня, конечно, доберутся.

— Что же мне делать?

— Бежать.

— В смысле?

— В смысле драпать, тикать, смыться, слиться, съё… В общем, сама знаешь.

— Куда же я побегу?

— Куда угодно, только подальше отсюда. Тебе надо уехать на время, понимаешь?

— Не понимаю. А как же работа? А Сашка?

— Сашку возьмёшь с собой. А на работе я тебя прикрою. Скажу Маргарите, что ты… не знаю… заболела!

— Но мне всё равно некуда ехать.

— Как это некуда? А к родителям?

— Но ты же знаешь, что мама…

— Но отец-то твой жив!

Да, отец был жив. Вот только не виделись они уже почти тринадцать лет. После той злополучной ссоры, когда он выгнал её из дому. С тех пор Вера больше ни разу не переступила порог родительского дома. А спустя год она узнала, что умерла мама, и отец даже не сообщил ей об этом. Вера, беспокоясь, чтобы никто не заметил ее, приехала на кладбище и целый час рыдала, сидя на земле рядом с могилкой. В тот день она поклялась, что никогда не простит отца. Так до сих пор и не простила.