Одной крови

Оттуда, где недавно слышался крик поросенка, надвигался треск ломаемого камыша. Треск наступал так стремительно, так напористо…. Сзади с шумом взлетели утки…. Артемий вздрогнул всем телом, вскочил на ноги, поводил по сторонам стволом, снова сел, напружинившись, приготовившись. Он ещё и сам не мог понять, к чему же ему нужно готовиться. Шум ломаемого камыша стремительно надвигался, становился ближе, ближе…. Уже было слышно, как под чьими-то ногами хлюпает, плещется вода, а ног этих было множество, и хлюпанье это превращалось в бешеный поток, неизвестно откуда и куда льющийся…. Стало различимо уханье, и было понятно, что это не люди, это звери, бешеным стадом летят по плавням, подминая под себя непролазные заросли камыша…. Продавливают, проваливают лабзу, копытами рвут податливые корни болотных растений, и хрипят, хрипят, хрипят, увлеченные бешеной гонкой! Ничто не в силах остановить этот бешеный, живой поток, как и не может никто повернуть его вспять, или, хотя бы отворотить в сторону.

Молодой охотник лишь на миг представил, что эти звери несутся прямо на него…. Камыш трещал и хрустел все ближе, ближе, ружье само вытягивалось навстречу шумному потоку, и только что не стреляло. Хотя, мысли такие пролетели в голове Артемия: выстрелить, чтобы отпугнуть, отогнать, отвернуть от себя. Не выстрелил.

Через мгновение камыши развалились, распались на стороны, стоптались вперед! Стадо кабанов сплошным потоком летело через проход, звери стремительно прыгали через уложенные жерди, ухая, чифкая, хрюкая. Мелькали и большие кабаны и маленькие поросята. Все это длилось, наверное, лишь несколько секунд, но охотнику, с выставленным вперед ружьем, показалось, что прошла целая вечность, а стая была так огромна, что и сравнить ее просто не с чем. Весь этот шквал пронесся мимо, не замечая близкого охотника с выставленным в их сторону ружьем. Треск и грохот ломаемого камыша, плеск воды, уханье и хрюканье так же быстро удалились, как и придвинулись давеча. В нос шибануло резким, едким запахом кабаньего стада, запахом, который уже всю оставшуюся жизнь Артемий будет помнить и не спутает ни с каким другим. Охотник безвольно опустил ружье и дрожащей ладонью вытирал пот с лица….

Несколько мгновений он сидел, оглушенный произошедшим, опустив безвольно руки. Ещё не придя в себя после случившегося, снова услышал какие-то чавкающие звуки, кто-то грузный, тяжелый пробирался по топкой лабзе вслед за убежавшими кабанами. Опять крепко ухватил дедовскую двустволку и на этот раз даже торопливо, с хрустом взвел курки. В проходе, мягкой тенью, возник, образовался именно из чавкающих звуков, большой, серый волк. Окрас волка так естественно сливался с цветом камыша, что стоило тому остановиться, замереть, оперевшись передними лапами на вдавленные в жижу жерди, как Артемий почти потерял его очертания. Только глаза, режущие своей пронзительностью, напряженные, дикие глаза смотрели на охотника…. Нельзя сказать, что глаза светились, какое свечение днем, да еще при солнечном свете, но они были так пронзительны, так ядовиты, так остры и болезненны, что сердце снова захолонуло. На какое-то мгновение оба, и зверь, и человек, замерли, впившись друг в друга взглядом, словно гипнотизируя, словно пытаясь внушить противнику что-то чрезвычайно важное.

Расстояние между зверем и охотником было так невелико, что оба явственно почувствовали запах друг друга. А может это просто так показалось. Волчья губа нервно дернулась кверху, оголяя длинный, белоснежный клык, где-то внутри, даже не в горле, а именно глубже, внутри тела родилось утробное перекатывание камешков, предостерегающий, дикий рык. Волк, как бы предупреждал человека, чтобы тот не шевелился, не делал резких движений, и все будет хорошо, еще мгновение и он, волк, исчезнет, скроется в густой стене камыша, уйдет дальше, за стадом диких кабанов, за поросятами, которые так заполошно визжат, когда в них втыкаются эти белые, острые, смертоносные клыки.

Но человек, охотник, не понял волка. Или не понял, или просто не захотел понять, а может быть, им руководило другое чувство, – испуг, но приклад уже уперся в плечо и стволы медленно, медленно поднимались, совмещая прицельную планку и глаза хищника. Артемий и не видел более ничего, весь мир теперь для него сузился, сжался, превратился в эти прозрачные, бездонные, живые глаза волка. Глаза, в которых отразились камыши, отразилось небо, даже дальние березы, густо подернутые желтизной, невероятным чудом отражались в этих глазах. Наведя стволы, он еще успел увидеть, успел почувствовать, что волк уже не был так уверен в себе, он понял, что человек уже не опустит, не уберет ружье, что уже поздно и бесполезно пугать его, показывая свои красивые, молодые клыки….

Грохнул выстрел.