Одной крови

Расставил старые, дедовские чучела, замаскировался, устроился поудобнее, патроны разложил на передней лавочке, два вставил в стволы, проверив, как плотно сидят пыжи, не болтается ли в патроне дробь. Убедившись, что все нормально, ружье положил вдоль борта, стволами в сторону плеса. Стал прислушиваться к шепоту камыша, к тягучей, заунывной песне без начала и конца. А рассказывается в той песне, что уже скоро придут холода, пробросит сперва робкий, реденький снежок, а потом приморозит покрепче, стянутся плесы болотные хрустальным ледочком, который с каждым днем будет становиться все толще, толще. А вода под этим льдом станет совсем черной, чернее ночи, темнее самой бездонности. Улетят уточки на юг, в теплые края, где озера открытые круглый год, где пищи много, где, будто бы, жить, да жить, и силы не тратить на такие большие и дальние перелеты. Жить бы, да жить, а вот, не хотят уточки жить в теплых и кормных местах, ждут, не дождутся весенних, прямых лучей солнышка и спешат, спешат назад, в сибирские болота, в дикую, бескрайнюю тундру, – на родину. Родина, она как мать, тянет к себе каким-то непонятным, необъяснимым, неведомым способом, особым, дюже трепетным чувством.

Утки не летели. Чучела лениво покачивались на едва заметных гребешках волн. Пахло болотной сыростью. Где-то рядом, на краю лабзы шебуршала ондатра, устраивая себе кормовую хатку, куда можно будет зимой, подо льдом забраться, приплыв из большой, семейной хаты, и спокойно пообедать прихваченными по дороге корешками. Ветер был совсем слабый, лишь чуть раскачивал камыш. Потянуло в сон. Так бывает, когда монотонно шуршит камыш, а в спину пригревает ласковое осеннее солнышко. Веки налились тяжестью…. Голова клонится, клонится.

Откуда-то слева, не от деревни, а с другой стороны, донеслись визгливые, протяжные поросячьи крики. Звуки летели издалека, но были отчетливы, пронзительны и жалобны, так жалобны, что перехватило горло, остановилось дыхание…. Артемий встрепенулся, сон отлетел в сторону. Снова все стихло. Даже ондатра притихла, словно и она услышала странные, стонущие звуки и испугалась чего-то неведомого.

Уже несколько лет, как в плавнях завелись дикие кабаны. Говорят, что уже кто-то из охотников добывал, но, похоже, что это всего лишь разговоры. А вот что волки пришли, это точно. Волки водились в этих краях, а с появлением кабанов, вроде как размножились многократно. Собак поели у многих охотников. Те гончаков держали, зайцев гоняли до половины зимы, пока глубокие снега не придавливали. Теперь же собак такой породы в деревне не встретить, волки всех кончали.

Волки и раньше были, встречались то одному, то другому, но с первым же снегом все уходили на плато. Артемий и не знал, где это плато, но дед рассказывал, что там снег всю зиму не выше колена, и что туда со всей округи олени сходятся на зимовку. По этой причине там и сделали заказник. Вот туда, на плато и волки утягивались, сытно там зимовали. Теперь же, с появлением кабанов, некоторые волки, а то и целые выводки, остаются зимовать в плавнях, всю зиму охотятся на поросят. Вот и теперь, похоже, что идет охота.

Снова закричал, захлебнулся своим истошным криком поросенок. Его плач отлетел куда-то кверху и плыл над притихшими камышами, заставляя замереть других обитателей плавней, прислушаться, и осознать, что кого-то настигла смерть. Всем становилось не по себе. Крик, теперь уже не резкий и визгливый, а просто хриплый, будто разорванный, раздался снова. Это было уже совсем близко. Артемий схватил ружьё и прижал к себе, прислушивался. Сердце колотилось, хотело вырваться. С резким разворотом, прокатившись по воде, как на лыжах, в самые чучела сели утки, вертели тревожно головами, осматривались. Охотник замер, видел уток, но стрелять не стал, даже желания такого не возникло. Тихонько привстал и, развернувшись спиной к уткам, к чучелам, снова сел, притих. И ветерок совсем успокоился, камыши вяло топорщились, едва касаясь друг друга. Осенняя тенёта медленно приплыла по воздуху и опустилась на холодную сталь ствола, окутала прицельную планку ружья. Охотник торопливо протер ствол, содрал и смял в кулаке тенету, от волнения приоткрыл рот.