Однажды темной зимней ночью…

Мортон плотнее запахнул пальто на плечах и свесил ноги с кровати. Босым ступням пол показался ледяным, но Мортон встал и бесшумно подкрался к окну. Там он застыл, дожидаясь, когда звук раздастся снова. Но не было ничего, даже крика совы или шороха сквозняка, проникающего в щели оконных рам. Неужели бездонная тишина пробудила его ото сна? Нет, он был уверен, почти уверен, что услышал какой-то звук. Мортон попробовал описать его себе как негромкий скрежет, как резкий скрип, что-то среднее между камнем и деревом. Глядя сверху вниз на тисы, он чувствовал пространственную дезориентацию, со страхом не связанную. Призрачный свет, четкость очертаний, густота теней… Пространство сжалось, и на полную дурноты секунду шахматные фигуры стали одновременно большими и маленькими, по размеру его ладони. Мортон закрыл глаза, но голова закружилась так, что он поспешно открыл их. В бледном свете луны тени снова затрепетали, будто шевелясь.

Мортон схватился за оконную раму. Ему показалось, буквально на миг почудилось… Нет, нет, ничего не сдвинулось. Тисы стояли стройными рядами, как им и следовало, и это должно было успокоить, но у Мортона сильно, до звона, заложило уши. Если бы он заметил, что один из тисов выдвинулся вперед – скажем, пешка скользнула по серебристой глади травы, – то понял бы, что галлюцинирует, и испытал бы чуть ли не облегчение. Но это ожидание, эта тяжесть воздуха, эти неподвижные деревья, эта начатая игра были невыносимы, пугающи или того хуже. Мортон не мог отвернуться.

Он не знал, сколько простоял так, глядя на фигуры, в ожидании неслучившегося. Наконец он почувствовал, что луна села за дом, в трубе шумит ветерок, а ноги окоченели. Он доковылял до кровати и уснул неожиданно быстро, словно устав от упорной борьбы.

Разбудил Мортона стук. Сонный, он спустился по лестнице, протирая глаза, прошагал по коридору и распахнул парадную дверь. На пороге стоял мальчик с формой для пудинга и коричневым свертком в руках. Мальчишка протянул свою ношу Мортону.

– Пустую посуду, – буркнул он.

– Что?

– Мама велела забрать пустую посуду.

– Завтра заберешь, – сказал Мортон и стал закрывать дверь.

– Завтра вас снегом занесет.

Мортон замер. Открыв в полусонной спешке дверь, он мало что заметил, но ветер действительно стал сырым, а низкие облака висели ровным слоем.

– Ладно, – проговорил Мортон. – Жди здесь. – Вскоре он вернулся с пустой миской и блюдом из-под пирога и протянул их мальчишке.

Тот переминался с ноги на ногу, словно хотел в туалет, потом схватил грязную посуду, сунул в заплечный мешок и, не сказав больше ни слова, развернулся, чтобы уйти. Его спешка, хоть и не была дерзкой, задела Мортона за живое: в конце концов, он же платит матери этого мальчика, верно?

– Эй, куда так спешишь? – остановил его Мортон. – Это ты в гостиной нахулиганил? Ничего у тебя не выйдет, прекращай.

Мальчишка уставился на него.

– Я в доме не был, – проговорил он после паузы.

– Значит, твоя мать. Я же не идиот. – Мортон свирепо взглянул на мальчика, но тот выдержал его взгляд с совершенно непроницаемым видом. – Передай ей, пусть ничего без разрешения не трогает. И как вчера не делает. Просто пусть чужих вещей не касается, ладно?

– Вчера мама в дом не заходила. Она убирается только по воскресеньям. По воскресеньям здесь ничто не движется.

– Что?! – воскликнул Мортон, но мальчишка не ответил. Он поднял плечи, затем снова опустил. – Тогда это садовник. Здесь ведь есть садовник?

– У него даже ключа нет. Он только деревья стрижет.

– Ну, тогда кто бы это ни был, – продолжил Мортон. – Если поймаю их…

Мальчишка все таращился на него, кусая губу. Наконец, словно Мортон упустил какой-то шанс, он отвернулся, прошел по подъездной дорожке, вперив глаза в землю, а за последним рядом тисов бросился наутек.

Мортон наблюдал за мальчишкой, пока тот не захлопнул ворота и не исчез из вида на дороге. Потом, задрожав, Мортон повернул к дому. Теперь, когда спешки не было, он почувствовал металлический запах снега. Возможно, оставаться здесь глупо; наверняка комната в «Лебеде» была бы веселее… Но это означало бы поражение. Мортон вернулся в гостиную, хлопая себя руками, пытаясь согреться, и опустился на колени перед камином, чтобы развести огонь. Голова болела, руки окоченели, Мортон долго возился со спичками и обрывками газет, прежде чем огонь занялся. Он без сил опустился на диван. Похоже, у него начиналась какая-то болезнь: ни есть, ни пить не хотелось, хотя, взглянув на часы, Мортон выяснил, что долго спал, потому что давно перевалило за полдень.