– Что ж, моя дорогая, мы исполним твое желание. Однажды я отвезу тебя в эту маленькую деревушку на побережье Дорсета, – проворковал он возлюбленной и с несколько драматической аффектацией добавил: – А пока ты будешь любоваться видами моря, я прославлюсь тем, что откопаю какое-нибудь необычайное древнее чудовище и назову его в твою честь,
Мейбл робко улыбнулась, не открыв беленьких ровных зубок, чем убедила Виктора, что представляет ту самую женскую породу, впечатлить которую ему ничего не стоит. Перед ним девушка, безоглядно в него верящая, понял Виктор, и при такой моральной поддержке – о, он чего угодно сможет добиться!
А она глядела на него широко распахнутыми зеленовато-серыми глазами.
– Я читала, что ваш брат недавно открыл новый сорт орхидей. Этот монстр непременно придаст вам такую же значительность.
Конечно, она и в мыслях не имела ранить его гордость, сказал себе Виктор, но все равно в смятении коснулся лба, точно она стукнула его.
Ребенком он являл чудо какую талантливость. Ребенком он купался во всеобщем восхищении, раздувался от гордости, что его ожидает блестящее будущее, ибо был лучшим во всем, за что бы ни брался. Крикет, латынь, математика – он приводил в трепет и изумление своих учителей, равно как и однокашников. Его брат подле него выглядел бледным, как увядший куст, и бредил только своими дурацкими
Однажды Виктор огляделся вокруг и вдруг осознал, что его брат, который десятилетиями неуклонно изнурял себя своей единственной страстью, выбился в знаменитые садоводы. К Маргаритке за консультациями откуда только не обращались, начиная с Букингемского дворца и заканчивая администрациями новых лондонских кладбищ. Маргаритка заимел особняк в Мейфэре и загородный дом с собственной оранжереей в Ричмонде. О Маргаритке знали все, Маргаритка не сходил с уст почтенной публики. У Виктора в душе поселилась леденящая уверенность, что случилась ужасная ошибка и мир чествует не того брата.
А потом они с Мейбл поженились и отправились в Лайм-Реджис, набрав с собой кучу дорожных сундуков и шляпных коробок, и Мейбл всю дорогу не выпускала из рук свой альбом с вырезками спаниелей и острые серебряные ножнички. Клацанье их лезвий лишь слегка досаждало ему, как и звяканье ее склянки с клеем. Он только молча улыбался ей. Мы начинаем новую жизнь, твердил он себе, пока за окнами их экипажа мелькали деревеньки, дорожные заставы и сельские пейзажи, уже тронутые багрянцем осени. Пять дней путешествия, пять ночей в плохоньких деревенских гостиницах, и только через четыре ночи он собрался с духом прикоснуться к ней, подчинить ее тело своему.
В дороге, пока их экипаж катился вперед, он пробовал читать книги о плезиозаврах и игуанодонах, которые набрал с собой во множестве. Слова плясали и перескакивали перед глазами, но в общей мешанине на странице за страницей взгляд его выхватывал два сияющих слова.
Его швырнуло вперед, когда экипаж резко замедлил ход перед крутым подъемом; книжка выпала из его рук, распласталась на полу.
– Все в порядке, – усаживаясь на место и отряхиваясь, произнес он, хотя Мейбл не проронила ни звука. Он чертыхался, вытирая измазанные пылью руки о штанины. – Все в порядке, – повторил он.
Он выглянул в окно.
– А вот и море, как ты мечтала. Мы уже почти на месте.