Однажды темной зимней ночью…

Его звали Джо Гулл – маленького человечка со слезящимися глазками, трогательно принарядившегося для первого своего посещения в рассуждении засвидетельствовать свое почтение церкви, куда, как он сам позже признался, десятки лет не ступала его нога. Его привычка все время как будто спрашивать разрешения присутствовать под церковными сводами навела меня на мысль, что самого себя он относит к случаям необычным. Однако для болящих не такая уж редкость возвращаться мыслями к Богу.

А он действительно был болен. Это я сразу понял. Движения доставляли ему боль, которую он не умел до конца скрыть, а лицо заливала бледность человека, долго хворавшего и притом без видов на сколько-нибудь скорое улучшение. Какой недуг его гложет, он не признался, – я заподозрил, что рак, – но я и без того понял, что он не рассчитывает протянуть долго. Потому-то он и спросил, сможем ли мы встретиться раньше, чем в будущую пятницу.

А я при том, что он был единственный, кто за много месяцев изъявил желание посетить мой кружок и жаждал извлечь наибольшую пользу от своего духовного порыва, был только рад ответить согласием. И он снова пришел через два дня, а потом еще через два дня, а вскоре и вовсе приспособился являться через два дня на третий.

Мне же такой распорядок был в тягость, ибо меня призывали другие мои обязанности, к тому же дело шло к Рождеству, но я стоически выкраивал для него время, ибо чувствовал (то было глубокое безоговорочное чувство), что сам Господь направил ко мне Джо и отвел мне некую роль в его духовных приготовлениях ко встрече с вечностью.

И что могло бы послужить лучшим тому подтверждением, чем искренность, с какой он начал открывать мне свои горести, коими, как он утверждал, ему больше не с кем поделиться.

Он и всегда-то был человеком слабым, сказал он. И вечно его преследовали злые духи. А он не всегда как положено старался, чтобы отогнать их прочь. Случалось, даже сам призывал их.

В итоге он утвердился в мысли, что сам заслужил свое, как он выразился, наказание. Но зачем же оно такое недолгое, посетовал он, и почему ему отпущено так мало времени, чтобы исправить все зло, какое он натворил в жизни?

Я возразил ему, что пока он еще среди живых и тем самым Господь Бог даровал ему шанс все исправить. Впрочем, мои доводы его нисколько не убедили.

Мало помогало и то, что он все время рассуждал в категориях воздаяния. Я убеждал его, что он неправ. Господь Бог никогда никому не задает взбучек при земной жизни. А только дарует нам возможности осознать, что мы смертны и подвержены ошибкам, и исправить грехи, совершенные нами по причинам первого и второго, прежде чем мы предстанем пред вечным судией. И что смертному никогда не поздно уверовать в Господню благодать, сказал я. И призвал его вспомнить двух разбойников, распятых вместе с Иисусом.

Кажется, мои слова успокоили его, правда, всего чуть-чуть и очень ненадолго. Такое я и раньше замечал в тех, кто, как Джо, годами блуждал в глухих потемках. Ибо они никогда не искали у Бога прощения и их грехи множились и разрастались в их сознании за пределы всякого реального.

Да, он был пьяница, и, хотя я имел представление о пагубном воздействии этого дурного пристрастия из поучительной брошюры, которую как-то раз случайно прихватил со столика в приемной у доктора, а также из рассказов самого Джо, мне абсолютно не верилось, чтобы это пьянство толкнуло его сотворить нечто настолько ужасное, что оно заслуживало таких глубоких угрызений совести. Что касается злых духов, я был уверен: единственные когда-либо владевшие им духи происходили из бутылки.

В том, что жизнь ему выпала тяжелая, я почти не сомневался. Еще в первый раз, когда он появился в церкви Святого Петра, я сразу заметил, что руки его покрыты рубцами, лицо в нескольких местах изуродовано шрамами, а левое ухо порвано, как у бродячего кота.

У него было много общего с бедолагами, знакомыми мне по моему пятничному кружку. Те, можно сказать, вечно балансировали на краю очередного жизненного крушения.

И все же ближе к Рождеству я уже с отрадой наблюдал, как отчаяние Джо перерастает в решимость прожить оставшиеся ему дни, сколько бы их ни было отпущено, с наибольшей пользой для его грешной души. Я принес ему бумагу и конверты и помогал составлять письма его друзьям, перед которыми он хотел повиниться за то, что считал предательством, а также родным, кому он определенно нанес обиды.

А поскольку я был достаточно тщеславен в ту пору, чтобы возомнить себя проводником воли Божьей и уверовать в собственную важность, я без лишних вопросов согласился, когда Джо попросил меня поехать повидаться с четой Оксбарроус.

Его дружба с ними оборвалась какое-то время назад весьма некрасивым образом, сказал Джо, и вина перед ними жгла его совесть. Даже после всего, что они сделали для него, чтобы отлучить его от бутылки, он снова запил, и это причинило им больше горя, чем ему самому. Он жестоко обидел Хелен, а Мюррей из-за него занемог пуще прежнего.