Однажды, может быть...

Софи поселилась в чудесной квартире в Седьмом округе и начала работать на новом месте — теперь она руководила стюардессами своей компании. Все преимущества профессии остались при ней, зато летать больше не приходилось, и Софи была этому несказанно рада, потому как ей уже надоели до чертиков и сами полеты, и пассажиры, воспринимавшие ее только как сексуальный объект. Словом, она вполне созрела для того, чтобы спуститься на землю, и мне казалось, что в ее представлении я был чем-то вроде аэропорта.

К чести Софи будь сказано, она не просила ничего сверх того, что я ей давал. Наша преступная связь была хорошо продумана, и хотя встречались мы при малейшей возможности, занимались любовью где придется и я даже брал ее иногда с собой на заграничные съемки, для всех она оставалась моей личной помощницей. Я вел двойную жизнь, и мне это нравилось. Софи знала, что я никогда не брошу Орели, и, стоило коснуться этой темы, говорила, что ей ничего от меня не надо, она наслаждается жизнью, я доставляю ей приятные минуты, и только. Думаю, она говорила так нарочно, и эти ее высказывания неизменно меня бесили, но я старался не показывать своего бешенства, просто, вернувшись домой, занимался любовью с Орели, точно в первый раз, — скорее всего, из страха остаться одному. До чего же я был труслив, подл и малодушен! Мне хотелось, чтобы меня любили обе женщины, а сам я не решался выбрать одну из них, я просто не способен был сделать это. Это было выше моих сил. Более того, я испытывал к своим двум женщинам совершенно разные чувства.

Согласен, я вел себя чудовищно, но я и представить себе не мог, что расстанусь с Орели. Да и с какой стати? Мне не в чем было ее упрекнуть, мне все в ней нравилось, она служила мне примером, ей удавалось совместить работу и семью, наконец, она была прекрасной матерью. Орели знала, как разговаривать с Гастоном, все всегда делала правильно и в любой ситуации была на высоте. В Орели я нашел то, чего Софи мне не давала и дать не могла, — стабильность. А для актера это очень важно. Поверьте, я знаю, что я подонок и эгоист, что заслуживаю презрения, но именно в тогдашней ситуации я чувствовал себя совершенно счастливым.

Перемены в моем поведении первым заметил Ален. Этот прожженный бабник сразу почуял, что я кого-то завел, а когда я сказал ему, что снова встречаюсь с Софи, едва сдержался, чтобы не врезать мне.

— Ты спятил? Как ты можешь с ней встречаться? Она же тебя отшвырнула как собачье дерьмо! И давно это у вас? Ты кретин, я запрещаю тебе с ней видеться…

— Ален, я люблю ее!

— Нет, ты любишь Орели, у тебя чудесный сын, у тебя карьера в зените! Вот это все ты и любишь!

— Я люблю Софи! Я безумно ее люблю и ничего не могу с этим поделать, я принадлежу ей и ничего поделать с этим не могу.

— Ладно, сегодня идем в кабак, надеремся там под завязку, перетрахаем всех девок, и завтра ты про Софи и думать забудешь, прощай, Вампирелла.

Предложение было интересным, но дальше все пошло не совсем так, как предполагалось.

Дома меня встретила заплаканная Орели, и я сразу понял, что плачет она из-за меня. У женщин отличная интуиция, от них ничего не скроешь, рано или поздно они вас поймают.

— Скажи мне правду, ты ведь опять с ней встречаешься?

Я десятки раз готовился ответить на этот вопрос и все же ничего сейчас не нашел, кроме…

— Да.

— И давно?

— С Лос-Анджелеса.

— Я только что родила тебе сына, а ты развлекаешься со шлюхой, которая пять лет назад выбросила тебя, как драный носок!

— Орели, успокойся.

— Нет, не успокоюсь, ты безмозглый, избалованный жизнью ребенок, ты мне противен. Я ухожу от тебя, Жюльен, сегодня же вечером, и Гастона забираю с собой!

— Но…

— Не смей ничего говорить! Ненавижу тебя, просто убить готова, как вспомню, что нашла у тебя в кармане ее сережку! Ты даже и не подумал уберечь меня от этого, хоть как-то защитить. Меня — мать твоего сына!

Я не знал, что ей ответить, да и что тут ответишь — Орели кругом права! Я был полным ничтожеством и сознавал это, а это куда хуже, чем быть ничтожеством и не подозревать о том.

— Куда ты пойдешь?

— Тебя не касается. Сообщу, когда немного успокоюсь и перестану на тебя злиться.

— А как же Гастон?

— Раньше надо было беспокоиться о сыне, господин актер!

С ума сойти, как по-разному могут хлопать двери!

Я позвонил Алену, все ему рассказал, и вскоре они с Пьером примчались поддержать меня в этом испытании. Четыре дня я рыдал и клял себя последними словами. Придурок!

Алену не терпелось изложить Софи все, что он о ней думает, они встретились, он произнес свой монолог, она ничего не ответила. Забавно, сколь высоконравственным становится этот через день изменяющий жене парень, как только речь заходит о других. Если кобель не он, у него немедленно появляются принципы.

На пятое утро Софи мне все-таки позвонила, я не знал, что ей сказать, она же говорила без передышки четверть часа и закончила словами: «Живем только раз, подумай об этом!»

Где-то я уже это слышал… И я подумал и понял, что во что бы то ни стало должен вернуть Орели. Я не могу предать ее, она подарила мне счастье и сына.

*